Мы бегом взобрались на башню – это была Борисоглебская. Скучавший на башне дружинник сначала было кинулся, но сопровождавший меня ратник успокоил:
– Воевода разрешил пальнуть два раза.
Тут и я подал голос:
– Заряжены ли пушки?
– То мне неведомо, – ответил стражник, – для огненного боя пушечный наряд есть.
Я сунул руку в ствол: пыж на месте, стало быть – заряжена. Проверил вторую пушку, только не рукой – банником, уж больно ствол был длинен, как на единороге. Подсыпал свежего пороха к запальному отверстию. Поискал глазами, есть ли раскаленный прут. Есть, стражник службу нес добросовестно – в дальнем углу на камнях рдели тлеющие угольки, на них лежал железный прут с раскаленным концом. Наверное, сначала выстрелю из единорога – у него ствол длиннее.
Я навел орудие, подбивая деревянный клинышек киянкой, прицелился прямо в центр гигантской воронки, опустившейся из тучи на землю. Перекрестился – ну, была не была – и поднес раскаленный конец прута к пороху. Вспыхнул огонь, через пару секунд грянул выстрел. Ядро с шелестом ушло к смерчу. Оба дружинника напряженно смотрели на воронку, ожидая результата.
Сначала ничего не происходило, потом воронка стала расширяться, вращение ее ускорилось.
– Помогайте! – крикнул я, кинувшись к другой пушке.
Ухватившись за лафет пушки, я стал доворачивать ствол. Оба дружинника налегли на станину. Пушка сдвинулась, встала стволом точно по воронке. В последний момент я решил выстрелить повыше, подбил клинья и поднес запал. Ядро, оставив дымный след, ушло к смерчу, попав в воронку значительно выше первого попадания.
И случилось чудо. Воронка, только что грозно ревевшая и предвещающая разрушения, разбилась на тоненькие струйки и пропала. Только лица обдало ветром.
Природа стихла, как перед дождем. Ну и ладно, дождь – не смерч.
На башню ворвались люди из пушечного наряда.
– Кто стрелял? Кто разрешил?
– Я стрелял, с разрешения воеводы.
– Куда?
– Вон, в смерч.
Пушкари заржали. Стражник из дружинников молча подошел, взял старшего из пушкарей под локоть, подвел к бойнице:
– Сам смотри!
Все прильнули к бойницам, покрутили головами, ища смерч. Только тучка на небе осталась.
– И чего ржете, дурни? Георгий город от разрушения спас, а вы – хихикать. Уж бока отлежали, сами, небось, стрельнуть могли. Сами не сообразили, а над другими насмехаетесь!
Пристыженные пушкари поспешили убраться из башни. Следом пошел и я. Негоже бросать коня непривязанным. К моему удивлению, коня под уздцы держал дружинник из младших.
