Лоретта потерянно огляделась. Вместе с ней в большой комнате остались только девочки: Шарон, Джоэлла и Флоренс. Вид у них был скучающий, недовольный.
— Давайте споем, — с надеждой в голосе предложила Лоретта.
— Да ну-у! — выпятила нижнюю губу Джоэлла. — Я хочу послушать какую-нибудь музыку и потанцевать.
— Здесь же нет проигрывателя, — заметила Флоренс, высокая тощая девица в брюках и с короткой мальчишеской стрижкой.
— Здесь вообще ничего нет, — уточнила Шарон. На ее лице было написано отвращение. Лоретта так и не поняла, к чему она его испытывала: к состоянию, в котором находилось помещение, или к собственному своему состоянию.
— Пойдем выпьем где-нибудь газировки. Там, где можно посидеть и послушать музыку, — предложила Флоренс.
— У нас же есть собственная музыка! — Лоретта была в отчаянии. Она попыталась играть, но пианино откликнулось на ее попытку новыми фальшивыми звуками. Надо запомнить сломанные клавиши и стараться не нажимать на них во время игры, подумала Лоретта.
— Ты называешь это музыкой? — рассмеялась Шарон. — По-моему, так орут голодные кошки, сидючи на заборе.
Лоретта решила показать им, на что она способна, и воспряла духом. Она заиграла свой сольный номер, последнее, что она разучила за те полгода, которые занималась музыкой, — самое начало бетховенской «Лунной сонаты». Она боялась, что уже давно забыла ее, но оказалось, музыка до сих пор оставалась у нее в памяти. Она боялась также, что старое пианино не послушается ее, но начало сонаты пришлось главным образом на черные клавиши. Все они были на месте, рождая чистые, как кристалл, унылые, как лунный свет, и прекрасные, как поэзия, звуки.
Где-то в середине она все же сфальшивила, и Джоэлла захихикала, но это лишь укрепило решимость Лоретты доиграть до конца. Закончив, она выжидательно посмотрела на девочек. Вид у тех был беспокойный, неловкий, точно им не хотелось реагировать на то, что они не понимали.
— Милочка, это же никакая не музыка, — наконец произнесла Шарон. — Ты когда-нибудь видела, чтоб под такое танцевали?
— Черт знает что! Какой-то похоронный марш! — добавила Джоэлла.
Но тут появился Фесс.
— Неслабо, Лу, — сказал он. — В этом есть душа.
При всей своей неприязни к Фессу Лоретта была готова тут же расцеловать его. Но прежде чем она успела это сделать, Фесс добавил:
— Но это душа белого. У тебя ничего не выйдет на этом пианино, пока ты не вложишь в него черную душу.
Теперь Лоретта готова была расплакаться. Она даже не знала, что такое «душа», и уж тем более не могла отличить «белую» душу от «черной». А Фесс намекал ей на то, что одна из них — хорошая, а другая — плохая.
