На мгновение я остолбенел, удивившись, как нагло авторы и издатели спекулируют на человеческой глупости, а потом, уже в постели, долго не мог заснуть и все думал о моем друге и о том, как могла повлиять на него подобная книга. Кто знает, может, он уже способен на какую-нибудь низость или преступление?
И постепенно во мне закипала какая-то глухая злоба на Урдала. Никто не имеет права строить подобные иллюзии, думал я. Дать себя завлечь ложными обещаниями, возлагать надежды на ярмарочных гадалок и искать между строк какой-то книжицы спасительную формулу алхимии — все это казалось мне крайностями, недостойными взрослого человека. И с этого момента, может быть сам того не желая, я затаил обиду на Урдала.
Мой сосед делал вид, что ничего не замечает, или скрывал, что ему это неприятно. Через пару дней он с обычной кротостью попросил меня выйти на балкон и показал «ягуар» последней модели, ярко блестящий в свете уличного фонаря.
— Это моя первая машина, — сказал Урдал, пряча глаза.
И тут я просто взорвался: «Знаю, знаю, глава пятая!» А потом невнятно, сумбурно, запинаясь и путаясь, потому что доводов у меня было больше, чем слов, чтобы их выразить, стал проклинать всех шарлатанов и тех, кто им верит, и это идиотское стремление к счастью и благополучию, в котором такие малодушные люди, как Урдал, хотят обрести успех без борьбы.
— Все это опасно, Урдал, — настаивал я, — Ты плохо кончишь.
— Да почему? Что со мной может случиться? — спросил он, искренне испугавшись.
Меня удивил его умоляющий тон. Я не понимал тогда, что с ним происходит, и, надеясь помочь, думая страстными пророчествами заменить бедность аргументов, изрек:
— Ты уподобишься тем, кто хочет излечить рак полевыми травками.
Урдал вздрогнул, закрыл лицо руками и пробормотал:
— Теперь уже поздно отступать. Дело зашло слишком далеко.
И все осталось по-прежнему. Через некоторое время мой друг завел себе личного шофера, секретаршу-блондинку (сложенную совершенно безупречно), купил дом в городе, виллу на берегу моря, самолет, яхту и прочие средства передвижения, соответствующие различным настроениям. Правда, он предлагал мне разделить все это с ним, но я хранил истовость миссионера и возмущение общественного обличителя, что сейчас, когда можно взглянуть на события со стороны, не перестает удивлять меня. Я твердо стоял на своем и предрекал Урдапу бедствия, которым никогда не суждено было пасть на его голову. Единственным результатом моего поведения явилось наше взаимное охлаждение и окончательный разрыв.
