Братишка, прибегая к нам на крыльцо, подчеркнуто даже демонстрировал отсутствие какой бы то ни было обиды со своей стороны.
Никаких претензий он и к Кольке, тоже подчеркнуто, не предъявлял.
Когда того выносили в сад, Братишка оказывался рядом, и ему, натурально, показывали Кольку, говоря при этом: «Ну, поздоровайтесь», — Братишка старательно изображал… ну, если и не восхищение этим чудом природы, то уж, по меньшей мере, глубокую симпатию. Хвостом вовсю размахивал, норовил обнюхать (чего ему не позволяли), однако некая неискренность все же сквозила во всем этом. Он все же, думается, никак не мог взять в толк, чего же это они такого необыкновенного нашли в этом еле подвижном, неприятно крикливом человечке…
Он не переставал переживать, что тут сомневаться.
Однажды — наверняка в пику мне, а главное, в пику жене моей — заявился к нам вдвоем с подругой, с Нюркой. Дескать, не на вас одних свет клином сошелся.
Мы едва глянули на эту пару и в один голос воскликнули:
— «Братишка женился!»
Ей-ей, трудно было подобрать другое сравнение, когда вы глядели на него и на Нюрку. Точно, супружеская пара. Причем было ощущение, с большим стажем супружеская пара, серебряную, по меньшей мере, свадьбу отметившая.
Я много видал собак на своем веку, но таких взаимоотношений между ними — тем более, между кобелем и сучкой — не могу припомнить.
Они были неразлучны. Вернее сказать, Нюрка была безотлучно при нем.
Красотой она, честно сказать, не блистала. Тем более, рядом с белоснежным мощным красавчиком Братишкой. Черненькая, с ржавыми подпалами на боках, кривоногенькая, длинноухая и востроморденькая, она являла собой тип явной простолюдинки — причем, я бы сказал, слободской простолюдинки, — живущей замужем за «фабричным». Братишка был с ней довольно пренебрежителен. Но позволял ей оказывать ему знаки внимания (беспрестанно, не в силах сдерживать чувства, она норовила облобызать его, головку на плечико преклонить…) — позволял ей сопровождать себя всюду, кроме таких сомнительных с точки зрения супружеской морали предприятий, как собачьи свадьбы.
На свадьбы эти она отпускала его безропотно. На прощанье даже целовала в щечку. Дескать, что с тобой, с ветрогоном ненаглядным, делать? Иди уж. Я подожду…
И — ждала!
Женская гордость не позволяла вертеться на чужих свадьбах, а может, и по протоколу не разрешалось, — и вот, проводив Братишку, она ложилась и начинала ждать, ни на сантиметр не сдвигаясь с того места, где они расстались с супругом. Даже и кушала без охоты.
