Она была одинока неправдоподобно. Некому оказалось не только хоронить ее, но даже и наследовать сберкнижечные какие-то накопления Лильки и дом ее. Совсем уж фантастика в наше время.
Собаки разбежались. Дом остался стоять, как стоял. Судя по малотоптанному снегу вокруг, даже бичи не очень-то охотно разворовывали его.
Он, как зачумленный, остался стоять, этот дом. Как клеймом отмеченный.
Впрочем, тут нужно уточнять: Лильке принадлежала лишь половина строения и половина участка. На другой — жили совершенно к Лильке отношения не имевшие, только на летний сезон приезжающие люди.
Даже Роберт Иванович толком не знал, из каких они — то ли очень научные работники, то ли торговая сеть — одно было ясно видно: не из нас, не из голытьбы.
«Жигули», всегда новехонькие, все лето стояли у них за забором. Белье стирали в стиральной машине. А отдыхали — под большими пляжными полосатыми зонтиками, читая книжки и щелкая семечки. И пудель у них, натурально, тоже был.
Пудель у них был, поскольку (как потом выяснилось) детей из соображений семейной экономики они в хозяйстве не держали. А до пуделя существовал (как тоже потом, на суде, выяснилось) племянник.
Племянник уже и тогда был мальчик современный — буйнопредприимчивый бездельник. (Сейчас, попав под амнистию, он держит крупное малое предприятие с малой ответственностью. Что-то вроде: «Мониторинг, горючее секонд-хэнд, а также фотомодели а ля рюс с самовывозом на дом для оказания консалтинговых услуг по системе Пи-Си Ай-Би-Эм».)
Но тогда-то — до пуделя — он был совсем еще мальчик — нежный, кудрявый и к тете с дядей ласковый. В магазин попросишь, всегда сходит, но (как выяснилось на суде) сдачи никогда не приносил. Но — нежный был очень, особенно когда в ясельки ходил. После яселек, правда, сразу портиться стал. Но в школе учился хорошо — рублей на тридцать в неделю (десять троек, или шесть пятерок, или пятнадцать двоек — руль за балл — такую ему таксу тетя с дядей установили).
Все десять классов он целиком кончил, а потом пришел к любимой тете-дяде и говорит, я, говорит, в Университет Ломоносова мылюсь, так что вы мне мои будущие отметки заранее обналичьте, не то хуже будет. Я, говорит, десять классов целиком кончил, бля, и от вашей отсталой системы оплаты труда, бля, совсем испсиховался.
А тетя с дядей к тому времени аккурат уже пуделем обзавелись.
Куку тебе, говорят, с макой, племянничек милый! Вот Бог, вот порог, вон там государство, а вон там где-то папенька твои с маменькой шляются — с них и соси, у нас больше не проси. Они на него в обиде были: он (как потом на суде выяснилось) тройки и пятерки в дневнике сам для них рисовал. Он — им: «Гоните бабки!» А они — ему: «Беги воруй, пока трамваи ходют!» — очень грубо.
