Дик взирал — как престарелый добрый дед на несмышленого внука.
Иной раз рыжий напрочь забывал о приятеле и, завидев что-то, на его взгляд, исключительно интересное в саду, вдруг страшно торопливо устремлялся туда, заваливаясь на ходу набок.
Дик тотчас вставал и носом отодвигал его — бережно, но властно — от опасного края крыльца.
Быстро утомившись игрой, котенок забирался куда-то в дикины подмышки и начинал шебуршитъся там — в поисках, должно быть, титек. Дик от юмора ситуации, а может быть, и просто от щекотки откровенно посмеивался.
Появлялась Киса, сердито за шкирку изымала рыжего из-под Дика и швыряла назад в ящик: «Пора обедать!» Ни Дик на Кису, ни Киса на Дика в эти моменты даже не взглядывали.
Когда — через неделю-другую — котята окрепли, Дик даже и поигрывать стал с рыжим: сам подсовывал ему хвост, шутейно брал в пасть, от края крыльца отгребал лапой.
Кисе это все не очень-то нравилось. Котятам становилось явно уже тесно в ящике, да и на крыльце царила возмутительная толкучка (не забывайте, что и Чанга постоянно возлежала тут) — короче Киса решила совершить передислокацию своего воинства.
Одного за другим перетаскала, дура, всех своих котят в малинник возле забора. Там они вскоре и сгинули бесследно. Но вот что интересно: рыженький оттуда сбегал раза четыре, не меньше, несмотря на высокую траву, и непременно пробирался к Дику, который довольно долго, с неделю, терпеливо поджидал его появлений, лежа возле крылечка.
И встречались они — откровенно радуясь друг другу. И сходу рыженький возобновлял свои игры с Диком, покуда не появлялась из кустов раздраженная мамаша, не хватала за шкирку и не относила назад.
Дик на опекунских своих правах не настаивал, в кисины семейные дела нос не совал, но когда рыженький перестал появляться, почудилось мне, что сделался огорчен.
Не подумайте, однако, что столь нежные отношения с рыженьким каким-то образом вообще изменили взгляды Дика на вредность кошачьего племени. По-прежнему ни одно из этих созданий не имело ни единого шанса спокойно и безболезненно забрести в пределы, отмеченные Диком, — репрессии обрушивались мгновенно и яростно. Без всяких, разумеется, кровавых исходов.
Дик, повторюсь, был пес насквозь городской. Помню, как его чуть не до обморока ли довела впервые встреченная лягушка, вдруг прыгнувшая из травы аккурат на его морду. Дик заорал: «Караул!», подскочил, как шилом ужаленный, хвост тотчас трусливо спрятал между задними лапами. И долго потом с недоумением и откровенной опаской следил это скачущее в траве маленькое, несомненно хищное чудовище, не рискуя полюбопытствовать поближе, что же это такое.
