И вот — и вдруг — и вот вдруг в один прекрасный момент вы, мысленно ахнув, обнаруживаете — с восторгом, с восхищением, неверием и изумлением — что перед вами уже дом, то есть, вернее сказать, уже некий объем, и не хватает-то всего малой малости, стен, потолка, крыши, дверей, окошка…
Я же говорю, в строительном деле я был дикарь дикарем, и восторги, как вы могли убедиться, постигали меня дикарски-наивные, жгучие. Я разве только в пляс не пускался, убедившись в очередной, пусть и самой махонькой, плотницкой победе.
Куратором моей стройки был Роберт Иванович Закидуха.
Он, должно, быть, испытывал что-то вроде смущения и угрызений, быть может, совести. Все-таки после посещения именно его бани я воспылал стройлихорадкой. Как ни крути, а ведь это он был в какой-то степени виновник того, что влип я, как муха в повидло, в это прекрасное, тяжкое, нервотрепкое, сладостное и, на взгляд многих, безнадежное дело.
И все-таки, невзирая на сомнения, многие помогали.
Без них, конечно же, я не сумел бы в столь героические сроки за два, почитай, месяца — аккурат к знаменательной дате, а именно ко Дню тогдашней Конституции — в полном согласии со взятыми на себя соцобязательствами — в едином трудовом порыве — завершить эту стройку века.
Володя Бубнов — царствие ему небесное! — отстегнул ведро прекрасных, 150 мм, гвоздей, именно тогда, когда я от нехватки их, ей-Богу, чуть не голосил. Всего лишь за бутылец отвалил из личных запасов больше чем полкуба шпунтованной лиственничной вагонки, и когда сейчас, сидючи в Париже, я любуюсь на изумительно изощренную, янтарем светящуюся фактуру стен, всегда его вспоминаю: и то, как он был доволен, что я хорошо справедливо описал его Мухтара в «Джеке, Братишке и других» (а заодно и о нем упомянул), и то, как он радовался первой книжке моей, которую я подарил ему с автографом, и то, как несправедливо-мучительно, на мой взгляд, тяжко и долго он умирал… Царствие ему небесное!
Многие помогали. Лешка Семенов одарил опилками, а их рваная прорва требовалась для засыпки стен.
Георгий, бывший поселковый конюх, добрейший мужик с изуродованным волчанкой лицом (он обеспечивал поселковых обрезками с мебельной фабрики — на топливо), узнав, что я строю, свалил мне почти задаром машину таких «обрезков», что мне их с лихвой хватило на всю наружную обшивку.
Но, повторюсь, куратором был Закидуха. Он же был и Верховный Авторитет в решении всех как теоретических, так и практических вопросов. Крупный педагог (об этом я в «Джеке…», кажется, упоминал), он не злоупотреблял своим положением, с поучениями не лез. Не вмешивался даже и тогда, когда я, сослепу или по рассеянности (но не подумайте, что по убеждению), гвоздь забивал шляпкой к стене. Когда я просил — помогал. И советом, и делом, а, главное, инструментом. Считайте, что каждая досочка в моей баньке обстругана на его фуганке.
