Я тоже, пожалуй, не очень верил, но нужно принять во внимание, человек я был уже конченый, банной идеей насквозь отравленный, следовательно, и мир вокруг, и мои возможности в этом мире представлялись как бы в горячечной мутной дымке, и единственное отчетливое, до скрупулезных деталей резкое, что я видел перед собой, — была она — махонькая аккуратненькая банечка, которую я построю своими руками. Обязан, приговорен. Обречен.
Тут вещи начались удивительнейшие.
Вдруг обнаружилось, что я знаю, как надо ее строить. Я знаю, теоретически, разумеется, что для этого надо делать! Во мне, оказывается, уже было это знание. И даже не просто знание, но как бы даже и навык — в зрительную память отчетливо впечатанный, но вот в памяти мышечной, увы, никак не запечатленный.
Оказывается, что со времен моего детства — со времен, когда я хотел или не хотел, с утра до вечера видел вечно что-то мастерящего отца своего, — с тех еще времен я ужасно многое, оказывается, запомнил.
Удивительно это. Я ведь никогда не пытался что-либо запоминать. Да и отец никогда ведь не старался приобщить сына, явного лоботряса, к топору или пиле. Удивительно это. Не генетически же это передается…
Сколь помню себя, отец вечно что-то строил. Или перестраивал. Или надстраивал. Или пристраивал.
Он в одиночку сладил большой, шестикомнатный дом с террасами, сарай в саду, беседку, летнюю кухню. Выкопал колодец. Возвел ограду… Дня не помню, чтоб он сидел без дела. Не буду врать, что он плотничал с шиком. Есть, знаете, такие мастера, которые не просто что-то работают, но еще и каждую фасочку снимут, каждую дощечку в глухой стык пригонят, нигде ни заусенчика не оставят, ни гвоздика гнутого… Еще и прикрасы по ходу дела не упустят случая наверетенить. Отец не из этого числа был, это я не отрицаю.
Он делал все добротно, на совесть (чего-чего, а этого качества у него было с лихвой) — кроил, может, и не шибко ладно, но шил зато крепко, надолго.
Бате моему, кажется, никогда не интересно было наводить мелкий скрупулезный марафет на смастеренное им. Свершение задуманного куда как важнее ему казалось совершенства свершенного.
Все, что сделано его руками, стоит вот уже по тридцать-сорок годов и простоит еще, даст Бог, не меньше.
Итак, господа, я начал строить.
Самое для меня изумительное — и до сих пор изумляющее — что я Ее все ж таки построил. И не менее изумительное, что она вот уж который год стоит и исправно действует, даруя каждому, кто ей приобщится, наслаждения, право слово, неземные.
