.
Я сейчас уже не помню, что гласили по этому предмету бенджамины споки, мюллеры и прочие классики младенческого педагогизма — по-моему, они нас не одобряли, — но здравый смысл был на нашей стороне. Стало быть, и правы в конечном счете оказались мы, а не они.
Но, что уж скрывать, никогда не избыть мне из памяти те пыточные ночные крики. До сей поры они, нет-нет, да и воспаляются в душе — как старые струпья от хлыста.
И я вовсе не уверен, что горчайшие младенческие те слезы не занесены-таки в пухлый залистанный кондуит моих прегрешений перед небом. Несмотря на всю нашу правоту.
На Дальнем, а может, и Ближнем, а может, и просто на Востоке так говорят: «Роди сына, дорогой, посади дерево, построй дом — совсем джигит будешь!»
Сына я родил. Правда, кое-какое участие тут и жена принимала.
Дерево, вернее, деревья, яблоньки, восемь штук, в честь Кольки посаженные, — с этим тоже было в порядке.
Для того, чтобы считать свой джигитский долг на планете исполненным, оставалось мне, как нетрудно сообразить, построить дом. Всего-то навсего.
Понятие «дом» я, поневоле лукавя, решил толковать как можно расширительнее. Ну, не дом, а что-нибудь, знаете, этакое… Чтоб — крыша, чтоб — стены, чтоб — дверь… (Следуя столь смутному проектному заданию, проще всего, конечно, было возвести сортир. Но сортир, увы, был. И даже не один.)
Проблема, как это водится в жизни, была разрешена самой жизнью.
Я уже вскользь говорил о финансовых обстоятельствах нашего бытия. Обстоятельства были суровенькие, а главное, собаки, так и норовили взять за кадык. Потому-то мы никакой работы не чурались: переводили техдокументацию для какой-то ГЭС, возводимой в очень дружественной, не помню какой, пустынной стране (иногда я с ужасом думаю, неужели они с помощью наших переводов ту ГЭС все ж таки построили?!); переводили, не улыбайтесь, некую многостраничную монографию парижского мэтра сантехники Ж-Ж. Мари об унитазах, писсуарах, ваннах и биде; с безграмотных подстрочников я пытался транскрибировать на язык И. А. Бунина шедевры тьмутараканской и всякой прочей горско-дикарской изящной словесности («Гюльчехра в сердцах отбросила ноги…» — фраза одного из тех рассказов до сих пор не дает мне спокойно спать) — короче, когда один симпатичный лакированный журнальчик предложил мне тряхнуть журналистской стариной и выскочить на недельку в глубь страны, дабы написать художественный очерк о выдающейся кукурузоводке (а может, и свекловодке — самогон-то у нее, точно был свекольный…) — я, натурально, тут же выскочил.
