Если бы Тома был министром и я бы мог напрямую связываться с ним телеграфом!
Вывод:
Если разрыв не окончательный, то долг Франции, мне кажется:
1) в случае вероятного отказа союзников участвовать в перемирии и соответственно в переговорах между Россией и Германией — будет состоять в том, чтобы остаться с русскими, ведущими переговоры, кто бы они ни были и какова бы ни была судьбы их договора, выступая как советники с позиций русских и союзников, помогая им в необходимый момент военной силой, чтобы они сумели противостоять непомерным претензиям неприятеля. Только так можно попытаться прервать переговоры, поставив немцев перед законными, но неприемлемыми для Вильгельма требованиями или же добившись на переговорах результата, который по возможности бы удовлетворял наши интересы;
2) в случае подписания сепаратного мира — будет заключаться в том, чтобы остаться с русскими, если нас не заставят покинуть страну, и, оказывая давление на них, обязать их, по крайней мере, соблюдать невраждебный нейтралитет и продолжать дружеские экономические связи.
Петроград. 11(24) нояб.
Дорогой друг,
Изо дня в день в своих торопливых записках я привожу одни и те же аргументы. Действительно, я пытаюсь внедрить их в сознание парижан и одновременно то же самое вбить в головы здесь, в Петрограде. К несчастью, поскольку пользоваться телеграфом и даже обыкновенной почтой я не могу, средства воздействия на Париж у меня ограничены до минимума и очень неоперативны. Удары моей кувалды, звонкие и мощные, подогревают скандал. Два или три раза мне уже было замечено, что моя политика (?), противопоставленная политике (?) посольства, неприемлема. Мне пригрозили высылкой во Францию. Я ответил, что был бы удовлетворен таким решением, которое дало бы мне возможность в полный голос уточнить то, что было написано по необходимости схематично и сглажено и уже отправлено во Францию и, может быть, не дошло до адресата.
Однако последние два-три дня оппозиция «моей политике» менее яростная. Факты столь полно подтверждают мои предположения, что теперь упрекнуть меня можно лишь в том, что я оказался прав, но официально выговаривать за это трудно.
С 26 октября я не переставал говорить г.г. Нулансу, Пати и пр., каждому в зависимости от его обязанностей:
1. Что большевизм в его нынешней форме не выдуман Лениным и Троцким, он следствие, продукт войны, что он долгие месяцы зрел в душе русских, что Ленин и Троцкий лишь выразили в понятных словах то, что было в каждом сознании: и в слабом, и в запуганном.
