Посмотрите, не сможет ли Дюбрейль>{24} выслать мне несколько сотен экземпляров «Настоящего ответа».
Не может быть, чтобы наших русских друзей не тронул и не покорил этот одухотворенный полнейшей искренностью документ, в котором ярко показано огромное и героическое усилие Французской секции, направленное на то, чтобы подняться над эгоистическими притязаниями, вырвать из души немало законных обид ради достижения справедливости и построения над полем брани, где проливается столько французской крови, здания долговременного мира на прочной и приемлемой для всех воюющих сторон основе. Мне не хотелось бы что-либо предпринимать без вашего согласия, но уверен, что пропаганда, основанная на нашем ответе, рассеет немало недоразумений. Сколько энтузиазма, признательности, сколько любви к Франции я почувствовал у Плеханова, когда пересказывал ему основные положения брошюры. Он был удивлен и смущен тем, насколько он плохо нас знал, — он, столь живо восхищавшийся нашей страной. Кроме того, я видел, какое положительное впечатление производит на многих крестьянских и рабочих депутатов, социал-демократов или социалистов-революционеров наша брошюра, главные идеи которой могли бы привести к согласию все социалистические секции.
Нам следовало бы иметь в России несколько представителей от французских социалистов. Какую бы пользу они принесли! Но я видел только одного — Жоржа Вейля. Он абсолютно порядочный человек, но, на мой взгляд, ему удалось лишь усугубить сумятицу, вбив в умы своей аудитории представления, будто его неортодоксальная позиция по вопросу Эльзас-Лотарингии и есть позиция подавляющего большинства французских социалистов. Вы, впрочем, знаете, что совершенно невозможно поставить большинство русских социалистов и не социалистов на традиционную французскую точку зрения. Нас разделяет пропасть. Эту пропасть закроет наш ответ, полностью приемлемый для всех. Буду работать над тем, чтобы о нем узнали.
Кроме Вейля, скоро возвращающегося во Францию, — никого. Большинство находящихся в Петрограде французов мне показались — вынужден об этом сказать — решительно неспособными ни представлять французскую демократию, о которой они ничего не знают, ни понять русскую революцию — по отношению к ней у них только насмешки, возмущение и презрение, — ни, a fortiori, укреплять связи, которые должны объединять то и другое. Русские, что и говорить, все видят, их это глубоко оскорбляет, и они все больше отворачиваются от наших представителей.
