— О плате потом, — сказал Гольш нетерпеливо. — Что с вас взять, если к магии не ближе, чем к соловьиным песням?
— Ты не только великий, но и мудрый, — сказал Мрак. Он на глазах веселел: маг из него как из Таргитая работник, а из Олега — кулачный боец. — Это сокол вроде Олега с лету хватает, а такая ворона, как я, и сидячего не поймает. Я же понимаю, что кому-то бог дал, а мне лишь показал… Зато такое показал!
Глаза его лихорадочно блестели. Он все чаще вставал, пробовал ходить — весь покрытый коркой из засохшей мази и темных сгустков крови. Иногда корка лопалась, показывались алые капли. На нем заживало как на собаке, говорил Олег, а Таргитай с гордостью за Мрака всякий раз поправлял: как на волке!
Таргитай хромал на обе ноги, его бил озноб. Мрак тоже кутался в толстое одеяло Гольша, выздоровление отнимало силы. Гольш для них трижды менял стол, а лесные люди все еще умирали от голода. Мрак ворчал: пошто не поплевать над его сгоревшей кожей и царапинами Таргитая? А еще маг… Не желает тратить волшбу на чужаков?
Гольш напряженно всматривался в гостей. Запавшие глаза старого мага буравили их, Олег преданно и неотрывно глядел в ответ. Он уже начал учиться, он всегда и всему учился, даже когда в Болоте тонул — познавал Болото и топивших их упырей…
— В тебе больше всего странной мощи, — сказал Гольш внезапно. Он указал на Мрака. — Только ее природа мне неведома.
Мрак отшатнулся.
— Перегрелся, мудрый?.. Солнце тут дикое, на людей кидается. Ты прямо пальцем в небо, зато — в самую середку. Из меня волхв, как из Олега ратник. К этим тихоням приглядись. У рыжего умная книжка была, пока не сперли… как он у кого-то раньше. А у Тарха — дудка хитрая. То ли он умеет на ней волхвовать, то ли дудка сама, во что я, зная Таргитая, поверю скорее…
Таргитай обиженно поерзал по лавке, словно пытался зацепить шляпку гвоздя и выдернуть, дабы поковыряться в зубах.
— Все-таки Таргитай, — сказал Олег, в голосе волхва было недоумение. — Я пробовал посопилить на его дудке, но Мрак решил спросонья, что больной пес пробует петь.
— В тебе, обгорелый, мощи больше, — сказал Гольш настойчиво. — Ты умеешь трансформировать живое. Не знаю, ведаешь ли сам об этом.
Мрак неосторожно повернулся, взвыл, сказал сердито:
— Транс… слова-то какие, на морозе и не выговоришь. Только самого себя разве что. По-нашему, перекидываюсь туды-сюды.
Гольш вытаращил глаза, подскочил:
— Себя? Так это ж труднее всего! Других мы беремся учить, переделывать, вести охотно, но себя перебороть?
