В коконе прогорклом никотиновом,
В стареньком потертом пиджаке
Шел поэт дворами и квартирами.
Шел один, без музы, налегке.
Во дворах сугробы тлели рифами,
Оттепель облизывала льды.
Он плевался скомканными рифмами
В черные отверстия воды.
И от рифм, как бесы от причастия,
Разбегались живо кто куда
Грязные столичные несчастия,
И тогда светлела темнота.
А поэт гулял себе, отмеченный
Светом кухонь, запахом пивных,
И ему навстречу были женщины,
Но поэту было не до них.
Он искал пристрастно, жадно, искренно,
Верил, что живет в Москве одна
Вечная немеркнущая истина,
Слаще меда и пьяней вина.
Он прошел Арбатом и Остоженкой,
Пил в Сокольниках и в Тушино бывал.
На Таганке ел коньяк с мороженым,
На Тверской просил и подавал.
Тасовал метро пустые станции,
Выпил все и всех перетусил,
А потом устал, сошел с дистанции
И обратно женщин попросил.
Он как книги женщин перелистывал
И уснул у лучшей под крылом,
А его ненайденная истина
Ела суши рядом, за углом.
