– Александра! Никита человек военный, офицер Генерального штаба, на службе у самого Государя Императора! Ты должна это понимать! Мне сегодня доктор снова выговаривал про тебя: «Александра Григорьевна вовсе меня не слушает. В её положении она должна рано ложиться, принимать предписанные лекарства, а не ждать до полуночи возвращения мужа!»
– Екатерина Фёдоровна, я всё понимаю! – прижав руки к груди, взволнованно возразила Саша. – Но тревожится душа моя оттого, что завелись у моего обожаемого Никитушки какие-то от меня тайны. Не сердечные, страшные, камнем легшие ему на душу. Я же слышу, как мешают они ему спать по ночам! Но сколько я ни пыталась дознаться о них – ничего не смогла.
– Завтра я поговорю с ним, – пообещала свекровь. – Это не дело – беременную жену всякими тайнами тревожить! А ты, душа моя, иди спать. Третьего ребёнка под сердцем носишь, а всё как дитя малое. Пошли, я провожу тебя до спальни, – позвала Екатерина Федоровна, заботливо помогая Саше подняться из кресла.
* * *
Назавтра с утра мать подступилась к Никите с расспросами. Но он, нежно обняв и поцеловав матушку, успокоил её, сказав, что всё это им придумалось, ничего такого нет, просто по службе много занят.
– Ох уж эти вечные ваши «дамские страхи», поменьше романы француза Жака Казота надо читать! – улыбаясь, посоветовал он.
В полдень в особняк Муравьёвых приехал Захар Григорьевич Чернышёв – брат Александры. В ответ на встревоженные расспросы женщин тот и вовсе рассмеялся, переведя всё в шутку. В прихожей, прощаясь с сестрой, сказал:
– Беспокоит меня здоровье батюшки, никак он не может оправиться от удара. Не мешало бы вам, Александрин, съездить с Никитой и детьми на рождественские праздники в усадьбу, повидать отца. Да и матушка очень тебя об этом просила.
От горькой вести глаза Александры Григорьевны наполнились слезами. Уже назавтра Никита Михайлович по просьбе жены распорядился насчет укладки вещей в дорогу. Через два дня семья Муравьёвых отправилась в родовое имение графа Чернышева – село Тагино Орловской губернии.
Екатерина Федоровна, прощаясь, долго крестила Никиту и особенно Александру, с тревогой заглядывала сыну в глаза. Сердце чуткой Саши сжалось в недобром предчувствии. «Может, что-то матушке известно, да скрывает от меня? Или показалось?» – всю дорогу домой думала она, шептала молитвы, гоня от себя тревожные мысли. Никита был мрачен, не в духе, потому приставать к мужу с расспросами не решилась.
