– Можешь прикоснуться к ней, – сказала Шайори.
Его руки были грубыми и нежными одновременно. Руки, на которых была кровь. Но разве не такие же руки были у ее отца? Руки якудзы. Руки убийцы.
Когда они снова занялись любовью, Шайори потребовала от Семъязы клятвы, что он никогда не оставит ее, не сбежит, не отступится. Якудза поклялся, и Шайори подумала, что это теперь на всю жизнь – он и она, их связь… Но потом Семъязу арестовали и отправили в коррекционную тюрьму «Тиктоника».
Система обещала исправление и второй шанс, но Шайори не верила, что у якудзы может быть второй шанс. Ни одна система не сможет изменить убийцу. Семъязу сотрут, пропустят через цикл коррекционных программ и признают непригодным для жизни в нормальном обществе. Поэтому Шайори начала оплакивать его в тот день, когда в новостях объявили, что Семъяза был официально помещен в коррекционную систему «Тиктоники». Но оплакать Семъязу в одиночестве было мало. Шайори нашла его сестру.
У Аяко были глаза брата и татуировка клана Тэкия. Во время той встречи она не призналась Шайори, что ее клан предал Семъязу, но когда ей пришло официальное уведомление из «Тиктоники» о том, что брат находится в реабилитационном медицинском центре, проходя курс восстановления…
– Ты хочешь, чтобы за ним поехала я? – растерялась Шайори, когда Аяко встретилась с ней.
– Я не могу это сделать, – сказала Аяко. – Никто из клана Тэкия не может. Мы предали его, отвернулись. Технократы хотели крови, и выбор пал на моего брата. Так решил наш оябун. Теперь Семъяза сам по себе…
Они разговаривали больше часа. Могла ли Шайори отказаться от просьбы Аяко? Хотела ли она отказаться?
– Если я поеду за ним в «Тиктонику», то превращусь, как и он, в ренегата, – сказала Шайори. – Мой отец отвернется от меня. Мой клан. Моя семья.
– Мне казалось, ты любишь его, – сказала Аяко.
– Так и есть.
– Но ты боишься.
– Нет. – Шайори показала ей шрамы, оставшиеся от имплантации кистей рук. – Это сделал мой отец. По удару за мужчину с момента, как мне исполнилось восемнадцать. Твой брат третий. Но третьей руки у меня нет.
– Я понимаю, – сказала Аяко.
Она покинула кафе, где проходила встреча, оставив на столе сертификат «Тиктоники», выданный на предъявителя. Приглашение было действительным в течение месяца. На сборы Шайори потребовался день. На принятие судьбоносного решения – пять минут, может быть, меньше, она не засекала. Сколько нужно, чтобы подняться из-за столика в кафе и, уединившись в пропахшей дезинфекцией уборной, активировать нейронную татуировку любви? Главное, чтобы никто не вошел в этот момент – модуль любви крайне неразборчив. Очень сложно использовать его на расстоянии. Шайори зажмурилась и зажала руками уши, вспоминая Семъязу. Нет, ей не нужно было знать, что она любит его. Ей нужно было немного дополнительной смелости, чтобы отказаться от всего, что было, вылететь из дома и начать свою жизнь вне клана. Сомнений не было. Не было, когда покидала дом, не было в автобусах до «Тиктоники», не было, когда охранник долго подозрительно изучал ее сертификат на входе в реабилитационное отделение клиники. Сомнения появились, когда один из посетителей – такой же, как и она, пришедший встретить своего любимого человека – сказал, что иногда система дает сбой и реабилитация не помогает.
