Она зябко вздрагивала, прижималась к нему с такой силой, что, если бы Томас так не был прижат к стене, наверняка бы повалила. Томас пробормотал смущенно, уже ненавидя свои доспехи:
— Благородная леди, вы свободны!..
— Да-да, благодарю покорно, мой чудесный избавитель!
— Не смотрите на зверя, для вас такое ужасно...
Она обняла его белыми, как сахар, руками за шею, подняла прелестную головку, закрывая ему синие глаза. Прекрасное лицо дышало надеждой, глаза счастливо блестели. Голос прозвучал такой нежный и мелодичный, что у Томаса защемило сердце:
— Ужасно!.. Я не знала, что он смертен. Когда он сразил моего мужа, барона Оцета, и взял его внешность... ох, чудовище! Проклятое лживое чудовище! Он обманул меня. Меня все обманывали, всегда обманывали! Барон обманывал...
— Чудовище, — пробормотал Томас. Меч опять выпал из руки, мышцы расслабились. Он неловко обнял нежную женщину за плечи, страшась испачкать кровью золотые локоны. — Но теперь оно убито...
— Мой дорогой барон, — прошептала она, ее прекрасные голубые глаза умоляюще заглядывали в прорезь шлема рыцаря. — То есть, мой таинственный рыцарь, вы не оставите слабую женщину без защиты?
Томас ответил с рыцарским жаром:
— Честь не позволит! Только скажите, я сделаю все, чтобы вы больше никогда не тревожились!
Она воскликнула с чувством, ее прекрасные руки все также обнимали его, высокая грудь волновалась, прижимаясь к булатному панцирю Томаса:
— Вы своим благородством... завоевали меня! А вместе со мной — замок, каменоломни, земли, невольников. За спиной барона... прежнего и нынешнего, я была как за каменной стеной, а теперь мне так страшно, так беззащитно!.. Вы должны стать новой каменной стеной, отважный рыцарь, за которой укроется мое слабое испуганное сердце!..
Томас открыл и закрыл рот, кровь громче застучала в висках. В ушах послышался далекий звон, ее глубокие зрачки расширялись, заполняя собой весь мир. Он смутно чувствовал, что ее нежные руки ловко сняли с его головы шлем, она умело расстегивала пряжки, снимала широкие пластины доспехов, извлекая могучего, но оцепеневшего рыцаря, как устрицу из раковины.
Томас пытался стряхнуть страшную усталость, но к слабости от трудной схватки добавилась странная вялость. Мысли путались, видимо, от удара по голове, громадные умоляющие глаза заслонили весь мир. В легких хрипело, он закашлялся, выплюнул сгусток крови. В боку кололо, словно засел наконечник стрелы — топор тролля, Томас помнил смутно сильный удар, доспехи выдержали, но пару ребер могло сломать как соломинки...
