— Да, я видел. Когда ты лежал раненый, я искал, чем перевязать. Почему она так нужна?
— Это священная чаша, — прошептал Томас.
— А, — протянул Олег, — ритуальная... Знаю, у каждого волхва на поясе болталась чаша. Еще при Таргитае с неба упали золотые: плуг, меч и чаша...
Томас прошипел рассерженно:
— Не равняй священные христианские реликвии с погаными языческими!
— Ладно-ладно. Когда вырвемся отсюда, надо сперва в оружейную, ты напялишь свой железный горшок, возьмем коней, ускачем...
— Раньше я должен разбить голову барону!
— Спасение в скорости. Нас схватят.
— Но чаша наверняка в комнате барона! Он не такой дурак, чтобы хранить ее где-то в другом месте. Я лучше погибну, чем оставлю чашу!
Калика посматривал с непонятным выражением, вздохнул, тяжело заворочался в каменном углу:
— Человек безрассуден... Не в этом ли кроется простая Истина?
— Свя-той ка-ли-ка, — проговорил Томас с расстановкой. Он задыхался от ярости, жилы на шее вздулись, металлический ошейник сдавливал горло как железные пальцы барона. — Поможешь или нет?
Глаза калики были кроткие, большие, всепрощающие. Так смотрели на Томаса с икон праведники, близкие к Христу, его двенадцать паладинов:
— Авось не соступлю и сейчас с тропки поисков Истины... В Большом Отшельничестве надо как все...
— Поможешь или нет? — простонал Томас.
— Маленько подсоблю, — ответил калика тихо. — Но больно-то не надейся.
Весь следующий день Томас простоял на солнцепеке привязанный к столбу посреди двора. С него сорвали одежду, челядь смеялась, бросала объедками. Жаркое сарацинское солнце доводило до исступления. Мухи и жуки облепляли кровоточащие раны, исхлестанную спину, лезли в глаза, ноздри, уши. Томас ругался, затем ревел как бык, наконец, охрип, голова упала на грудь, лишь стонал. Ноги подкашивались, зависал на путах. Веревки врезались туго, до синевы.
Олег надеялся, что Томаса бросят в сарай, но пришла ночь, а несчастного рыцаря не было. Усталые камнеломы жадно поели, — возле котла с едой дважды вспыхивали драки за единственный ломтик мяса, — затем все повалились, почти сразу раздался храп, посвистывание, тяжелые стоны.
Олег прислушался к звукам снаружи, подошел к воротам. По ту сторону дубовых створок, окованных толстыми железными полосами, должны всю ночь сидеть двое латников. Барон жесток, но в самом ли деле сидят оба?
Даже не взглянув на щель между створками, где просматривался железный брус засова, он ухватился левой рукой за самый край, другой рукой уперся в перекладину. Напрягшись, начал поднимать створку, обдирая костяшки пальцев о каменный косяк стены. Чуть скрипнули массивные петли, скрежетнул потревоженный засов.
