Жабе наконец надоело смотреть на полуголого мужика, взобралась на лист кувшинки. Тот, широкий как плот, прогнулся под ее весом, закачался. Жаба долго умащивалась, словно пес перед сном, укладывала белесое брюхо то так, то эдак, наконец застыла, по-прежнему не сводя с рыцаря недвижимого взгляда.
Томасу надоело быть под пристальным взглядом мерзкой твари, смотрит, как будто что-то пакостное замышляет, как вдруг жаба проговорила скрипучим голосом:
— Исполать тебе, добрый молодец...
Томас от неожиданности выронил рубашку. Вода вроде стоячая, но ее начало относить от берега. Ругаясь последними словами, он догнал, пришлось залезть в топь по самые... и глубже, переспросил, уже вернувшись:
— Ты мне?
— А больше тут... бре-ке-ке... молодцев нету... Ты можешь поцеловать меня...
Томас отшатнулся.
— Тебя? Жабу?
— Я не жаба... бре-ке-ке... я лягушка...
Томас ощутил, как от злости надувается жила на шее.
— Ах ты, тварь!.. Да я не всякую девку в Иерусалиме хватал!.. А уж целовать так и вовсе не приходилось!.. Чтоб тебя, жаба мерзкая...
Жаба переступила с лапы на лапу. Лист кувшинки начал угрожающе раскачиваться. На тупой морде проступило нечто вроде удивления.
— Я лягушка, не жаба... бре-ке-ке... не понимаешь... Я та самая лягушка...
— Что за та самая?
Жаба начала раскрывать рот, когда за Томасом послышались шаги. Сэр калика взглянул коротко, ничуть не удивился — он вообще ничему не удивлялся, как ревниво заметил Томас, — и спросил равнодушно:
— Тебе мало забот с одной?
Томас не понял, указал трясущимся от злости пальцем.
— Посмотри на ее гнусную рожу! Ты знаешь, что она мне сказала?
— Догадываюсь, — бросил калика и оглянулся. — Яра! Поди-ка сюда, детка.
Пришлепали быстрые босые ноги. Томас удивился злой решимости на лице женщины. Впервые видел ее такой рассерженной. На бегу подхватила увесистый сук, швырнула умело и метко.
Сук просвистел над головой Томаса, ударил жабу по голове с такой силой, что едва не сбросил с листа. Тот закачался, как в бурю, мелькнули растопыренные лапы и белое брюхо. Брызги долетели до рыцаря.
Злой и униженный, он выбрался на берег. Женщина смерила его презрительно-встревоженным взглядом, отошла к своей одежде, та сохла на растопыренных ветках. Олег, неизвестно чему скаля зубы, помалкивал.
— Сер калика, — не выдержал Томас, — я же вижу, ты насмехаешься надо мной!
Олег покачал головой.
— Не над тобой. Так, вообще.
— Вообще?.. Ты что-то знаешь? Почему эта жаба разговаривала, как человек? Я только сейчас сообразил!
