Егор оторвался от видоискателя и заявил, что контраст между коричнево‑черным пятном берега и белым великолепием закованного в льды моря интересный, но редактуру не пройдет – тут он выразительно покосился на Соню, которая разглядывала проходящую мимо баржу, груженную бочками, на борту которой сидел парень в ватнике и рыбачил на поддев. Она помахала ему рукой, он глянул настороженно, а потом дернул из воды здоровенную пикшу, снял с крючка, ударил головой о борт и снова закинул лесу. Пока Соня недоверчиво слушала его рассказ о том, как ловят без приманки на голый крючок, катерок ткнулся в заледенелые мостки и группа, скользя и чертыхаясь, выбралась на зимник, пробитый в снегу по берегу.
Вездеходы, груженные доверху бочками и ящиками, курсировали между баржами и поселком, и в кузов одного из них группе приказал садиться молоденький мичманок строгости невозможной на розовом, веснушчатом лице. Красная повязка на рукаве бушлата гласила, что перед ними дежурный по рейду, который, козырнув к голове с двумя огромными, красными, торчащими ушами под неформенной ушанкой, зыркнул на женщин и отправил группу к коменданту.
Они поехали на тряских ящиках с капустой мимо двух зенитных пушек, задравших колеса в небо, и одной, направившей дуло в сторону от моря, почему-то мимо пограничного столба с гербом, по улице из облезлых старых бараков, прямо на холм, где стоял каменный двухэтажный дом с распахнутыми настежь дверями, в которых сновали разномастно одетые люди.
С холма была прекрасно видна живописная картина бухты с разноцветными коробочками транспортов и ледоколов, снующей между ними мелочью катеров, ползущими к берегу болотного цвета баржами, доверху набитыми припасами на зиму, и все это на фоне иссиня-черной воды и ослепительного солнца над головой. Все было так красиво, как будто на белом полотне льдов разворачивалось действие какого-то кинофильма.
Прибежала, задыхаясь от волнения, Соня и потянула его с оператором к двери, где так же, как в фильме «Белое солнце пустыни», сидели сидели четыре старика на ящике динамита, здесь так же четверо сидели в ряд на ящиках только что привезенного чая, покуривая трубки с длинными мундштуками и маленькими чубуками, но это были женщины-аборигенки в длинных малицах и треухах из оленьего меха, которые дожидались, когда сочтут новый товар и откроют магазин. На коленях одной лежал ребенок, который вытащил грудь из прорези малицы и сосал ее, жмурясь и поглядывая то на камеру, то на мохнатый микрофон. Потом выскочил из дверей ассистент Ваня с включенными дедолайтами в руках и позвал их срочно вовнутрь.
