Она засмеялась своим заразительным смехом, и Стахурский тоже не мог удержать улыбки.
— Не понимаю, как ты все это успеваешь.
— О Стахурский! Ты и не представляешь себе, как огромна человеческая мирная жизнь! День кажется таким коротким, но сколько можно успеть сделать в течение одного дня, когда нет войны! Ты же знаешь, я окончила университет как раз в сорок первом году и не успела начать работу по своей профессии. Теперь, чтобы возобновить все в памяти, я принялась перечитывать старые лекции и учебники. — Она снова засмеялась. — Я перечитывала все подряд по программе факультета. Я зачитывалась физической географией, описаниями атмо-гидро-био- и баросферы как увлекательным романом. А над картографией просиживала ночи напролет. Я засматривалась на географические карты, как на шедевры знаменитых художников. Ты же знаешь, картография — мое излюбленное дело и моя профессия!
Стахурский зачарованно смотрел на Марию. Жизнь, казалось, излучалась из каждой клеточки ее существа, и он ощущал ее как благодатный теплый дождь весенней порой.
— А помнишь… — начал было Стахурский, но глаза Марии блеснули лукавством.
— У нас впереди целая жизнь, можешь не говорить еще «а помнишь…»
— Я не о том, — грустно сказал Стахурский. — Я не собираюсь вспоминать случаи из нашей военной жизни. Я говорю о другом: как мы мечтали во время войны о мире, который наступит после победы.
— Стахурский, — укоризненно промолвила Мария, — разве это не ты сказал на митинге в Словакии, когда наш партизанский отряд соединился с Советской Армией: «Будем готовы к тому, что после войны во многих странах будут волнения, будет еще немало споров между государствами и международных несправедливостей»?
— Я это говорил, — подтвердил Стахурский, — и так оно есть. И этого я не боюсь. Но можешь ли ты забыть Никиту Петрова, когда он под Деражней закрыл тебя своим телом и был сражен пулей в лоб? — Мария побледнела, но Стахурский был неумолим. — А могу ли я забыть, как тогда, под Сороками, мы пошли с фланга — Матвейчук, Полоз, Власов, Иртель, Акоп, Душман и я? Они все остались там, на земле, мертвые, пробился я один. А от Душмана даже не осталось ничего! Мина накрыла его и разорвала в клочья. Какой подвиг должны мы совершить в память тех, которые погибли?
Стахурский умолк. Молчала Мария. Она протянула руку через стол и положила ее на стиснутый кулак Стахурского.
— Микола, — тихо сказала она, — то, что ты сказал, свято. Но сдержи себя. Это нужно для подвига, о котором ты говоришь. — Она вдруг вся прониклась нежностью и добротой: — Бедный, ты так страшно перемерз тогда, в те морозные ночи в Карпатах. Тебе сейчас так нужны ласка и тепло.
