Мы вместе были в бою | страница 2



Мария, очевидно, не получила его телеграммы или ее нет в Киеве.

Стахурский отпил глоток пива и попробовал представить себе мирную жизнь.

Но это было удивительно трудно. Мирная жизнь не припоминалась никак. Какие-то странные образы возникали перед глазами, быстро исчезая. Например — бином Ньютона. Стахурский стоит перед черной классной доской и объясняет решение бинома пятидесяти юношам, сидящим за желтыми школьными партами. И это было тем более странно, что педагогом Стахурский никогда не был. Только раз в жизни, когда он сдавал аспирантский минимум, ему пришлось провести практический урок — разъяснять этот самый бином десятиклассникам в школе на Шевченковском бульваре.

— Стахурский?! — услышал он вдруг позади возглас.

Он обернулся и увидел девушку.

— Мария!

Она рассмеялась — тихо и радостно. Он поднялся, она схватила его руку и сжала ее с неожиданной для девичьей руки силой.

— Мария…

Она опустилась на стул против него. Стахурский глядел на нее как зачарованный. Мария все смеялась, радостно и счастливо, и он тоже не мог удержать улыбки.

Темно-синий берет — это все, что осталось от ее военного обмундирования. На ней был легкий серый плащ и белая кофточка, на шее тоненькая нитка кораллов. Впрочем, бусы Мария носила и под военной гимнастеркой на войне, как единственную память о том времени, когда еще не было гимнастерок на женских плечах и автоматов в женских руках.

— Ну, видишь, вот мы и встретились, — наконец сказал Стахурский.

Она снова счастливо засмеялась.

— А помнишь…

— Нет, — перебил ее Стахурский, — не говори «а помнишь». У нас впереди целая жизнь, и еще будет время для воспоминаний.

— Пить, — попросила Мария.

Стахурский оглянулся, ища официантку, чтобы попросить еще стакан, но Мария протянула руку, взяла его стакан и начала жадно пить. Потом стукнула опорожненным стаканом по столу.

— Стахурский, — сказала она ясно и радостно, — как я благодарна тебе за телеграмму! Ты знаешь, я не могу представить себе, как жить на свете без тебя. Это я поняла еще в Вене или в Мукачеве, а может быть, в Подволочиске. Только разве я могла тебе тогда сказать об этом? Не красней, пожалуйста. Пусть это будет признание.

Мария уже не смеялась, а глядела на него серьезным, потемневшим взором. Это было особенностью ее светлых глаз — внезапно темнеть.

— Это признание, — повторила она. — Может быть, в другое время я никогда бы не отважилась сказать это тебе. Но сейчас я так рада, что тебя увидела, и не могу не сказать. Смотри на меня серьезно, как и раньше. Разве тебе когда-нибудь приходилось смотреть на меня не серьезно?