Опасный беглец. Пламя гнева | страница 64
— В моей стране, — ответила Лела.
— И эти слова припева? Чунда-Сакра… Сакра-Валка?
Лела с удивлением смотрела на него.
— Разве ты их тоже знаешь?
— Знаю, — сказал Макферней. — И еще много других. Чунда-Натта — Дар… Бхатта-Баруна…
Лела с испугом отодвинулась.
— Ты факир?
— Нет, — сказал Макферней. — Я узнал их из песен, из старых книг.
Макферней вынул свои листки.
— А как в твоей стране, Раджпутане, называют мать, сестру, отца? — спросил Макферней.
Лела сказала.
— Небо? Звезды? Океан?
— Самудра… — ответила Лела.
Макферней записал это слово.
— У вас в стране все так говорят? — спросил он Лелу.
— О, нет! — сказала девушка. — Моя мать знала слова, которые никто не знает.
— У кого же она им научилась?
— У моего деда, — шепотом сказала Лела. — Он факир… Он знает молитвы и заклинания, каких не знает никто в нашей стране, — даже самые старые старики. Он умеет заклинать змей, летучих мышей и крокодилов.
— Отлично! — сказал Макферней. — В заклинаниях лучше всего сохраняется древний язык.
Он спрятал свои листки.
«Отсюда, из Калькутты, я пойду в западную Раджпутану», — думал он.
Шотландец, казалось, нисколько не горевал о том, что его окружают высокие стены джелханы.
Зато сильно горевала о том Лела; она пела, сидя в своем уголку:
Лела очень сильно тосковала по свободе.
Несколько раз она пыталась напомнить Чандра-Сингу его обещание, но он только кивал головой, расписанной черными полосами, и таинственно улыбался.
— Терпи, Лела! — говорил Чандра-Синг. — Терпи. Ты — дочь нашего Панди.
Время проходило, и Чандра-Синг заметно веселел за своей глиняной оградой. Даже песенка его словно становилась живее. Как-то раз Лела разобрала слова, которые тихонько пел неприкасаемый: