– Полагаю, это лучшее, что могло бы со мной случиться.
– Ай, хозяйка, вы не умрете! Я столько плакал и молился, чтобы вы не умерли! Я и другие; все на корабле хотели, чтобы вы выздоровели. Угорь, Франсиско, Хулиан и Сегундо, который распоряжается после капитана, ругался и давал пинков, говорил, что хозяин позволяет умирать, а раз капитан так делал, то это все равно, что он убить.
– Второй? Второй говоришь?
– Сегундо его зовут, и он второй на Люцифере. Как интересно, да?
Моника приподнялась с подушек с чем-то наподобие улыбки на бледных губах, улыбка ответила белоснежным рядом зубов Колибри, который воспользовавшись этим, настоял:
– Сделать вам чай, моя хозяйка?
– Если хочешь, сделай. Послушай, Колибри, где мы?
– Бог знает! Я не вижу ничего, кроме моря.
– И не знаешь, куда мы следуем?
– Никто не знает. Кораблем управляет хозяин, когда Сегундо или Угорь берут штурвал, они делают то, что он приказывает.
– А им не интересно знать, куда он едет? Они так ему верят!
– Капитан знает.
– Знает? – повторила удивленная Моника.
– По-видимому, вы сомневаетесь, но нет причин. Четырнадцать лет он ходит по морю от севера к югу, вниз-вверх, от Монсеррат до Ямайки, от берегов Кубы до Гвианы, четырнадцать лет!
Хуан зашел в центр каюты и посмотрел на Монику, которая, увидев его, переменилась, поджала губы, снова опустила голову на подушки и стала неподвижна, а он печально посмотрел на нее и усмехнулся:
– Кажется, мое присутствие усилило твою лихорадку.
– У хозяйки больше нет лихорадки, – бесхитростно сообщил Колибри.
– Хорошая новость. Давайте отпразднуем это, а поскольку на борту нет водки, мы отпразднуем чаем. Принеси для меня чашку, Колибри. Иди…
Рука Моники на мгновение протянулась, чтобы помешать уходу Колибри, и упала на простыни, ее взгляд избегал Хуана, а сердце, казалось, забилось сильнее. Это была тревога, таинственный страх, который вызывало присутствие Хуана, теперь спокойного и серьезного. Тем не менее, она неторопливо рассматривала, как он изменился. Она уже не видела одежды кабальеро, он говорил больше как моряк. Большая полосатая майка, белые неряшливые штаны, темная кепка с козырьком демонстрировала чистый лоб и прядь непослушных волос. Теперь, с выбритыми щеками, без пьяного огня в темных глазах, он казался гораздо моложе, голос не звучал гневно и не было горького привкуса в словах:
– Уже вижу, тебе лучше. Не представляешь, как я рад. Уже не нужны доктора, ходящие по трапу. Это большое преимущество.
