– Благодарю тебя, Ренато, – поблагодарила Моника горестно. – Впервые ты подарил мне цветы, и это должны были быть именно они. Пойдем, Хуан Дьявол ждет!
Резко, почти смяв, Моника схватила букетик белых роз, на секунду судорожно сжав их у груди. Этого мужчину она напрасно любила, и именно он принес для нее букет для свадьбы с Хуаном Дьяволом и повел к алтарю, которого она ощущала рядом с собой, как ожог. Именно Ренато Д`Отремон она полюбила девочкой девяти лет, и только он мог просить у нее такую жертву, которую никто бы не принес. Теперь она шла с ним, едва касаясь его рукой, ее сердце рыдало кровавыми слезами, потому что с ним она мечтала быть, с кем связала жасмин своей чистейшей первой любви, его видела женихом и мужем в школьных снах. Теперь же она шла с ним, словно взбиралась на эшафот. Никогда еще она так не держала его руку, не получала цветы, никогда не видела его, как сейчас, когда он склонился к ней, пока она продвигалась вперед, а в его ясных глазах появилась тень беспокойства:
– Моника, тебе плохо? Твоя рука горит. Думаю, у тебя лихорадка.
– Ничего нет! Идем…
– Хуан, слышишь? Хуан?
Скрестив руки, Хуан растерянно рассматривал позолоченный алтарь, казалось, он не слышал голоса Айме, не опускал глаз, не поворачивался к ней, ни один мускул не дрогнул на каменном лице, тело было холодным и неподвижным, а дыхание словно остановилось.
– Хуан! Куда ты поедешь?
Хуан не ответил. Лишь слегка двинул головой и взглянул на стоящую рядом женщину, голос которой задыхался и умолял. Ее руки были сложены вместе, а глаза отражали скорбь. Айме думала, что все это ей снится, что она живет в страшном кошмаре, в ее памяти возникла сцена собственной свадьбы, которая казалась давней, словно вихрь, в котором она прожила уже много лет, или словно ее собственная свадьба свершалась в этот миг. Но свадьба не с Ренато, а с человеком, который был рядом с ней, суровый, презрительный и высокомерный. В церкви не было цветов, горели только восковые свечи перед алтарем, не было ковра, освещения, шелка, парчи, блестящей одежды, не было седовласого губернатора. Медленно шли лишь мрачные тени, лица цвета бронзы и черного дерева, с распахнутым воротом, в рабочих руках подрагивали шляпы, босые грязные ноги оставляли следы, разноцветные юбки, нарядные платки, характерные для жителей Мартиники, мальчишки с блестящими глазами – простая пестрая толпа, движимая благодарностью и любопытством.
В дверях храма показались те, которых ждали. Бледная дрожащая невеста, одетая в шелковую траурную шаль, заменившую вуаль, с лихорадочно горящими от испуга глазами, медленно шагала, словно просила Бога дать ей силы сделать каждый шаг, вместе с ней шагал мрачный молодой шафер, со сцепленными зубами, с ледяной маской отчаянной души.
