– Видишь? Не было необходимости прибегать к крайностям, чтобы убедить ее в том, что справедливо и закономерно. У каждого бывает момент минутной слабости, но люди благородного происхождения всегда знают, что необходимо исправлять это, и Моника оправдала свою породу. А к тебе, Айме, у меня маленький вопрос: как ты выбралась из комнаты?
– Я? Ну, через окно. Твоя глупость запереть заставила меня сделать кое-что, и пользуясь возможностью, я хочу сказать, что не готова терпеть такое обращение…
– Боюсь, тебе придется терпеть кое-что посерьезнее, дорогая, – мягко объявил Ренато со зловещей затаенностью. – Вернемся в комнату. Оставь Монику в покое. Она кажется мне более понимающей, чем ты, и полностью приняла ответственность за свои поступки. Правда, Моника?
Бледная Моника подняла на него ясные, непорочные глаза, и пронзила гордым взглядом, непроизвольно внушая ему уважение, когда согласилась с достоинством:
– Действительно, Ренато. Я принимаю и смело смотрю на последствия своих поступков.
5.
– Сядь и отдохни. Завтра тебя ожидают великие волнения, завтра, которое уже наступило.
Айме и Ренато подняли голову. В открытом окне они увидели край светлеющего неба. На нем сияла звезда, красная, как раскаленный уголек, как огненный бутон, как жгучая капля крови.
– Все будет готово: бумаги, священник, судья. К счастью, у нас дома есть нотариус. Не совсем готов добрый Ноэль, но скоро развернет бурную деятельность, когда узнает, что это серьезно касается жизни Хуана Дьявола. У него всегда была странная слабость к моему брату.
– А? – поразилась Айме. – Что ты сказал, Ренато?
– Думаю, ты пропустила эту деталь. Да, Хуан Дьявол мой брат. Конечно, в гербе Д`Отремон есть побочная ветвь; хотя нет, потому что он простой ублюдок. Плод измены, позора, предательства женщины и неверности друга. Больно говорить, но этим другом был мой отец, но такова голая правда.
Айме еще больше опустила голову, закрыв лицо руками. Сердце так сильно колотилось, и она решила, что оно уже не выдержит. Все вокруг было одним сплошным кошмаром, вихрем безумия, в то же время грубые, насмешливые, леденящие и звенящие слова Ренато словно парили в мрачной бесконечности:
– Как раз вчера ночью я убедился в том, что он мой брат. И посмотри-ка, какие мы олухи, чувствительные, мягкосердечные. Я почувствовал нежность и бесконечную радость, когда пошел искать его, чтобы сжать в объятиях, предложить ему то, что согласно моему утопическому взгляду на жизнь, принадлежит ему: половину того, что имею. Слезно умолять мать дать ему имя моего отца, чтобы он стал таким же, как я. Какой же я дурак, правда?
