– Думаю, это моя мать. Уверен, Каталина побежала ее предупредить. Добро пожаловать всем, чтобы услышать прекрасную новость. – И повысив голос, он позвал: – Мама, Ноэль, вот мы и собрались! Вы уже видите, как все обрадованы.
– Ренато, Ренато, – умоляла Айме, охваченная тревогой. – Не говори им, не говори…
– Айме, дочка! – прорвалась к группе Каталина. И ошеломленная, воскликнула: – О, Моника!
– Моника, да, – подтвердил Ренато. – Моника и Хуан Бога. Разве не так тебе нравилось его называть? Хуан Бога! Подойди поближе, мама. Да, Хуан здесь, но не о чем беспокоиться.
София Д`Отремон приблизилась к Ренато, бледная, дрожащая, словно увидела наконец то несчастье, которого так опасалась; но Ренато улыбался, улыбался новой для него улыбкой: вызывающей, досадной, почти злобной, когда объяснил:
– Я должен объявить всем большую новость: Моника и Хуан решили пожениться, и сделают это немедленно. Немедленно!
– Ренато, прошу тебя…
– Больше ни слова этой ночью, дорогая, – Ренато гневно отрезал мольбы Айме. – Нам необходимо отдохнуть и поспать. Завтра будет ужасный день. Завтра утром будет свадьба. У меня тоже есть сильное желание, чтобы завтра они уехали отсюда.
– Но…
– Никаких – но. Они не возражают, не отвечают, принимают крест – разумное следствие совершенного греха. Или ты не думаешь, что это грех? Думаешь, я должен рукоплескать отсутствию уважения к дому матери? Прости меня. Знаю, речь о твоей сестре, и ты должна чувствовать себя так, будто сделала это сама. Чувствуешь это, правда, дорогая? Поэтому отгони эту мысль и не думай больше об этом. Я заставлю всякого ответить за свои поступки, дабы освободиться от родственных обязательств. Каждый виноват в своих действиях, и несчастен тот, чьи действия обернутся когда-нибудь против него!
Ренато почти волоком притащил Айме к дверям того крыла дома, предназначенного для любви и счастья. Айме напрасно искала слова и выражения, уже несколько часов длился этот кошмар. Холодный, резкий, отдалившийся Ренато переменился, став властным, недоверчивым, враждебным, словно всякий раз ожидал получить удар в спину, словно кто-то разлил по его венам тончайший отравляющий яд. Он пристально посмотрел на нее свирепым вопрошающим взглядом, а затем холодно, сдержанно и оскорбительно улыбнулся, что было хуже упреков и криков.
– Ренато… – умоляла Айме в смертельном беспокойстве.
– Зайди и не мешай. Мне еще многое нужно сделать, – резко приказал Ренато, слегка подтолкнув ее, и закрыл дверь на ключ.
