Большую люстру потушили, две боковые оставляли сцену в полумраке.
Согнутая мужская фигура с опущенными руками, из-за чего они казались необычайно длинными, прошла к роялю.
Зал затих.
С темной сцены понеслась густая и живая волна, наполнив зал.
Музыкант играл вещи, которые Арвуд знал как собственное лицо, однако он едва узнавал их. Они звучали, как перевод на чужой, неведомый, но непостижимо понятный язык. И от этой своеобразной игры веяло манящей самобытностью, словно давно знакомая всем мелодия впервые рождалась под пальцами музыканта.
В антракте Арвуд не видел ни одного равнодушного лица, а аплодисменты показались ему более искренними, чем обычно.
Зал гудел радостными возгласами:
— Томас Дан! Томас Дан!
Но на аплодисменты Томас Дан не вышел.
Снова потушили свет, и сгорбленный силуэт появился на сцене.
Сразу же хаос бурных звуков метелью пролетел над головами притихших людей. Это меньше всего походило на музыку. Рев сказочного зверя, вырвавшегося на волю, рев победы и дикой страсти…
Но медленно, словно укрощая чудовище, правая рука собрала звуки в стройную мелодию, и она разлетелась из темноты, словно разноцветные бабочки. Арвуд чувствовал их теплое прикосновение к своему лицу, они касались его рук, садились на ресницы…
— А? Что же это такое? — белокурая девушка теребила его за рукав. Арвуд взглянул на нее бессмысленно, а юноша гладил ее волосы, успокаивая, как умел.
Разве можно сказать, что это было?
Музыка меньше всего от разума, а музыка Томаса Дана заставляла каждого, кто слышал его, найти в своей душе все прекрасное, что в ней было.
И поэтому так сияли заплаканные глаза белокурой девушки, поэтому угасла двусмысленная улыбка на устах дегенеративного юноши, поэтому лицо Арвуда приняло забытое в детстве выражение ласковой кротости.
Маленькая рука легла на его плечо.
— Уже кончено. Одевайтесь…
Белокурая девушка стояла перед ним, улыбаясь. Арвуд забыл поблагодарить ее, встал, словно слепой, и вышел, оставив свое пальто болтаться на вешалке.
* * *
Наутро, в лаборатории, Арвуд был как всегда молчалив, но необычно рассеян. Он ни словом не обмолвился про вчерашний концерт, хотя воспоминание о нем постоянно возвращалось к нему и сгорбленный силуэт с опущенными руками беспокоил его тревожным вопросом — кто такой Томас Дан? Почти со страхом Арвуд думал, что Ворн тоже мог быть на концерте и что именно этот вопрос может заставить его пойти в гостиницу, где остановился музыкант.
В это утро Арвуд был так рассеян, что при несложной операции неудачным движением ланцета убил маленькое животное.
