– Состояние телекинеза не приходит, – раздается чей-то голос.
– Может быть, сделаем без движения, – спрашивают у Кулагиной, имея в виду – не обязательно, чтобы поставленные перед ней предметы пришли в движение.
– Почему же без движения? – слышу обиженный голос гордой Нинель.
Так прошло в томительном ожидании минут двадцать, напомнивших мне опыты в Московском университете на кафедре академика Хохлова. Но теперь никто не искал невидимых нитей и спрятанных магнитов.
Что происходило за стеной камеры, я не видел из-за тесноты. Вдруг всполошились врачи. Потом и сама Кулагина выбежала из камеры, упав на руки врачей. Ее, поддерживая по сторонам, увели. Вот так наука требовала жертв, получая взамен открытия от тех, кого молва считала шарлатанами.
Не стал я спрашивать ни у кого: показала ли Нинель еще раз свой знаменитый телекинез. Видел только, что все в подвале остались работой ее довольны. Видел я на экране прибора, похожего на маленький экран телевизора, как плясала светящаяся кривая линия, очерчивая контур некоего горного хребта. Эта живая линия о многом говорила физикам, и они, записав информацию на видеомагнитофон, несколько раз прокручивали светящуюся пляшущую линию, внимательно просматривали ее, а потом остановили, зафиксировали изображение. Оно замерло на экране, как зримый символ случившегося.
На следующий день я спросил у академика Ю. Б. Кобзарева, как прошел опыт. Он ответил так:
– Нинель Сергеевна выдала в лаборатории удивительный результат на очень сложной аппаратуре, но это не так убедительно, как то, что она делала несколько лет тому назад, у меня за столом…
После того, как эти опыты закончились, я встретился с Кулагиными. Виктор Васильевич рассказал, как дали Нинель Сергеевне 15 конвертов с цветными полосками. Она отгадала цвет полосок во всех конвертах без ошибки. Давал он ей в конверте рентгенограмму, вчетверо сложенную. На пленке оставались ее следы, она как бы засвечивала пленку рентгенограмм. То есть делала примерно то же, что Джуна по просьбе американцев в Тбилиси…
При том, что вице-президент направил письмо руководителям города, отношение к Нинель Сергеевне оставалось в обществе враждебным. О ней продолжали писать разные небылицы. Родители-старики, не выдержав позора, уехали из Ленинграда.
– Как опыты, так Кулагина, как на работу, так Джуна, – прореагировала Нинель на мое сообщение, что Джуна зачислена старшим научным сотрудником лаборатории. И уехала, довольная произведенным эффектом, в Ленинград, где также экспериментировала в нескольких институтах без всякой огласки, особенно много и плодотворно в Ленинградском институте точной механики и оптики (ЛИТМО). Но в родном городе никто не решался о ней писать.
