— Решено. Пусть будет Громов. Вызовите его ко мне, Степан Михайлович…
Поручик Алекс Громов, агент по особым поручениям, бойкий и языкастый молодой человек, явился незамедлительно.
— …так что будете с сего дня работать в связке с Глебом Гусевым, — завершил Голицын инструктаж, — постепенно перенимая всю операцию и высвобождая Гусева для иных дел. Тем более что он в эту историю ввязался случайно. — Андрей подумал и добавил: — И это хороший знак! Выходит, наш противник знает о нас менее, чем ему бы хотелось…
Громов выслушал начальство с твердокаменным лицом, и лишь в глубине его темных глаз Голицын углядел с трудом сдерживаемых бесенят. Алекса уже буквально распирало от разгоревшегося веселого энтузиазма.
Андрей вызвал по внутреннему телефону дежурную часть.
— Паша, а разыщи-ка мне поручика Гусева, да поскорее.
— Будет исполнено, господин капитан! — бодро ответил Фефилов.
Глеб сидел за рабочим столом, обложившись статистическими справочниками, и был просто счастлив, когда его оторвали от работы.
Обнаружив в начальственном кабинете кроме капитана Голицына, боевым лаврам которого немного завидовал, еще и поручика Громова, Глеб удивился и насторожился.
С ним по службе он дел не имел совершенно, однако знал репутацию Алекса: ушлый, пронырливый и энергичный.
Собственно, эта репутация была и на физиономии написана. Громов имел лицо круглое и жизнерадостное, улыбку от уха до уха, черные глаза и брови, наводившие на мысли о цыганщине, а что касается тоже черных, но с ранней проседью, вьющихся волос, так те уж точно были цыганские, и чтобы содержать буйную гриву в порядке, Алекс изводил на нее фунты бриолина. Стричься он отказывался, потому что в случае необходимости, как агент по особым поручениям, мог без всякого парика изобразить и цыганского скрипача, и загулявшего купчика, да хоть французского актера.
Странные причуды были у матушки-природы: Федор Самуилович Нарсежак, почти настоящий француз, сильно смахивал то ли на японца, то ли на корейца, а Громов, чья русская фамилия мало соответствовала имени Алекс, скорее пригодному для француза-католика, имел цыганское обличье. И сей хабитус, по выражению спецагента Харитонова, самого начитанного в управлении, порой играл с ним злые шутки, заставляя удирать от чрезмерно пылких поклонниц то в окно, то по крышам, а однажды даже в багажном ящике автомобиля. Совсем бы избегался, если бы не страсть к технике. Громов мог часами возиться и с мотоциклетом, и с оружием, да хоть с котлетной машинкой — было бы в руках железо, требующее смекалки.
