Денис молча положил письмо на край стола. Максимов, внимательно наблюдавший за ним, тут же поинтересовался:
— Ваше мнение?
— Вряд ли это настоящий курьер. Похоже на провокацию, — тщательно взвешивая слова, ответил Давыдов. — Хотя все может быть. Надо бы взглянуть на документы из конверта…
— Прекрасно, Денис Николаевич! Вот и поезжайте. Взгляните, разберитесь. Опыта работы с секретными документами у вас предостаточно — с самого Люйшуня ими занимаетесь?..
— Так точно… А может, господин подполковник, кого другого послать? Дел ведь невпроворот!
— Вот что, господин капитан, — вдруг посуровел всегда мягкий и обходительный с подчиненными Максимов, — это не просьба. Это приказ! Выезжаете сегодня же. Поезд на Брест-Литовск отходит от Николаевского вокзала в 17.30. Поторопитесь! О результатах докладывать мне лично телеграфным кодом.
— Мне отмечаться в комендатуре Холма или сразу на заставу? — обреченно уточнил Давыдов.
— Нечего время терять на бюрократические проволочки. Езжайте прямо на Младечную. Через полчаса зайдите к секретарю, получите соответствующий приказ с полномочиями и командировочные на… неделю… нет, на четверо суток. Спустя этот срок вы должны будете определиться с дальнейшими действиями по означенному делу! Вы свободны!
Давыдов вышел от начальства слегка ошарашенным. Вернулся в кабинет и уселся за стол. Несколько минут отрешенно смотрел на груду бумаг — в основном черновиков отчетов и служебных справок и записок. Наконец глубоко вздохнул, возвращая себя к реальности, убрал основные бумаги в сейф, а две папки сунул под мышку и постучал в соседний кабинет, напротив своего.
— Войдите! — рявкнули оттуда.
— Привет, Паша! — Денис печально улыбнулся. Его приятель и сослуживец, капитан Тучков славился на все управление иерихонским голосом. Давыдов подозревал, что он вообще не умеет говорить тихо. — Не откажи в просьбе, просмотри эти отчеты из Сибири…
— А сам-то что?
— Максимов срочно в командировку посылает. Аж в Холмскую губернию! Прямо сейчас пойду на поезд собираться…
— Эк тебя угораздило!.. — Тучков в замешательстве взъерошил и без того торчащие ежиком волосы у себя на макушке. — Ладно, подсоблю. В знак соболезнования! — тут же подмигнул он.
— Спасибо, друг! — искренне сказал Денис, положил папки на стол и выскочил из кабинета. До отхода поезда оставалось чуть более трех часов…
* * *
Пейзаж за окном восторга не внушал. Это в конце ноября, когда вечерний мрак вселяет в сердце меланхолию, снежная белизна радует душу. И даже кажется, что снег испускает свет. А в марте, когда то подтает, то подмерзнет, и былой нежной белизны нет уж в помине, а есть посеревшая хуже больничной простыни, глядишь на нее и сердишься: когда ж ты пропадешь, окаянная? Когда небо посинеет, когда солнце проснется?
