Мимо нас по пляжу брел вдребезги пьяный турист. Как и положено туристу, он был одет в местные шаровары, типа «али-баба», плечи и лицо были красными от передозировки солнца и алкоголя, а в руке — початая бутыль джина «Бомбей сапфир», купленная, очевидно, в «дьюти-фри». Его изрядно штормило, и он невнятно бубнил что-то себе под нос. Заметив нас, он остановился и попробовал сфокусировать взгляд. Видимо, размышляя, как отреагировать на двух трезвых с виду, расписных и загорелых европеоидов, беседующих с глазу на глаз, застыл, покачиваемый слабым ночным бризом. Спустя минуту, так и не найдя в себе ни одной, подобающей случаю мысли, проблеял «бля-яа-а-а», выдав тем самым своё происхождение, и отправился дальше в свой алкотрип, прихлёбывая на ходу крепкое пойло прямо из горлышка бутылки.
Мы проводили его взглядами. — Вот кому не страшны никакие запредельные рубежи! — подумалось мне. Только видит ли он вообще что-то, кроме тоннеля бутылочного горла, не говоря о рубежах?
— И откуда ты, Влад, знаешь, что я не прошёл этот рубеж? — стараясь взять под контроль расслабленные мышцы лица, спросил его я, вспомнив несколько своих ЛСД-трипов, где мне действительно приходилось невероятным усилием воли возвращаться в свою точку сборки, испугавшись неизвестности в глубинах собственного едва контролируемого безумия. Что-то всегда останавливало меня, вынуждая срочно выныривать в реальность с её обычными настройками. Останавливал страх, что однажды мой рассудок останется там, а сам я, если и вернусь со столь глубокого психоделического погружения, то наверняка с повреждённым мозгом, не справившимся с такими нагрузками. Подобные эксперименты заканчивались, как правило, флипаутом, бэд-трипом и паранойей с последующей депрессией.
— Вась, те, кому удалось побывать за гранью, не нуждаются в том, чтобы что-то кому-то объяснять. Мы, люди из высшего психоделического эшелона, видим, чувствуем друг друга. Это невозможно объяснить словами, это можно только почувствовать.
— Ну ты загнул… Что же, не буду спорить. Хочется тебе быть в высшем психоделическом эшелоне, будь. Я не возражаю, только туда к вам не хочу. Мне и в миру пока хорошо. Ну, может, не очень пока хорошо. Просто, с «бабками» надо вопрос решить. Ваш высший психоэшелон меня мало интересует. Мне ещё в тюрьме стало это ясно! — пожал я плечами, стараясь не выдавать любопытства. Признаться, он немного меня заинтриговал. Возможно, это и была какая-то очередная байка из тех, что каждый горазд сочинить под «метом», но что-то в его словах почудилось скрытое. Разумеется, «димыч» мог растормошить и мою собственную фантазию и снизить критическое восприятие. Я поймал себя на том, что слушаю его внимательнее, чем, возможно, следовало бы, учитывая, что мы оба под кайфом.
