Софья Андреевна все меня уговаривала ехать поосторожнее.
– Будьте спокойны, и назад привезу, – успокаивал я.
– Нет, об обратном пути не беспокойтесь, за ним дети заедут.
Провожать нас высыпали все в переднюю. Стали одевать Льва Николаевича. Начали с валеных калош, потом теплый тулуп, подпоясали, подняли воротник, нахлобучили теплую шапку, повязали сверху башлык. Получилась фигура необъятная, а санки у меня были полулихацкие, узкие и притом без полости. Мне ездить с полостью было неудобно, так как то и дело приходилось соскакивать с саней, а холода я не боялся. Мой Берендей был единственным извозчиком во всей Москве без полости, даже при обер-полицмейстере Власовском, который ввел одинаковую «форму» для извозчиков и их экипажей и, между прочим, требовал, чтобы у всех саней имелась полость. Полиция беспощадно штрафовала нарушителей этих правил. Мне пришлось лично ездить к Власовскому, чтобы сняли с моего Дунаева штраф и разрешили ему ездить со мной без полости. Штраф Власовский приказал снять, но ездить без полости так и не разрешил, найдя, впрочем, чисто полицейский, хитроумный выход:
– Нарушить свой приказ не могу: полость обязательно должна быть на санях. Но вы можете не употреблять ее, пусть ваш извозчик сидит на ней…
И Ванька очень гордился, что он ездит без полости, а другие извозчики ему завидовали.
Уступил я Льву Николаевичу три четверти сиденья, а сам кое-как примостился и полувисел в воздухе, крепко обняв талию в необъятном тулупе.
Летим переулком. Лев Николаевич сквозь шарф и воротник бурчит:
– Это только в Москве такое приличие… Ездят обнявшись. То и дело видишь – облапит даму, и катят…
Не успел он договорить, как мы выскочили рысью на Девичье поле и – прямо в ухабы! Тах!.. Тах!..
– Ну что, Лев Николаевич, если б я вас не обнял?…
– Да, вы правы, только уж очень быстро мы едем. Я люблю быструю езду… но это слишком!
– Ваня, как зовут твою лошадь?
– Птичек… Потому мать его была Птичка… В аттестате прописано.
– Ну, так с сегодняшнего дня зови его не Птичек, а Холстомер. В память того, что Льва Николаевича возил… У него есть «Холстомер».
Лев Николаевич что-то забурчал, но я не мог разобрать его слов.
Через несколько минут запаренная лошадь стояла, дрожа коленями и шпатуя задней ногой, на полукруглом возвышении перед подъездом, и швейцары клуба в казакинах и бараньих папахах с красным верхом высаживали, вводили почетного гостя и распаковывали его.
Я шепнул конторщику, чтобы он передал актерам, Арбатову или Лужскому, что я привез Льва Николаевича.
