— Да, — ответил генерал, вытянув поджарое тело на скамье. — А как здесь идут дела?
— С лошадьми? Двадцать шесть жеребят. Самый последний прекрасен. Его принесла Ларина, от фракийского жеребца. Он весь черный как ночь, Парменион, и каких размеров! Хочешь на него посмотреть?
— Не сейчас, друг мой. Я устал с дороги.
Коренастый фиванец сел напротив друга, наполнил свой кубок и стал потягивать его содержимое. — Так почему ты не зашел домой?
— Зайду. Я хотел прежде увидеть, как поживает ферма.
— Мне хватает того, что я днями гребу конский навоз, — ответил Мотак. — Не надо приносить его еще и ко мне в дом.
Парменион расстегнул ремни своих кавалерийских сапог, стянул их с ног. — Как ты щепетилен, мой друг! Может, я просто рад побыть в твоей компании. Какая разница, Мотак? Это мои владения, и я хожу здесь где хочу. Я устал. Не откажешь мне, если я останусь у тебя на ночь на постой?
— Знаешь ведь, что не откажу. Но у тебя есть жена и семья, которая тебя ждет — и постели, гораздо более удобные, чем те, что я могу предложить.
— Удобство, по-моему, это нечто большее, чем мягкая постель, — сказал спартанец. — Мне удобно здесь. Ты становишься все более злым в эти дни, Мотак. Что не так с тобой?
— Возраст, мальчик мой, — сказал фиванец, беря себя в руки. — Но если ты не хочешь говорить со мной, заставлять не стану. Увидимся вечером.
Мотак обнаружил, что злость его только возрастает, пока он шел из дома вверх по холму к западному выгону. Более тридцати лет он служил Пармениону, как слуга и друг одновременно, однако за последние пять лет он видел, как спартанец становится все более отстраненным и скрытным. Он предупреждал его не жениться на Федре. Семнадцатилетнее дитя, она была слишком юной, даже для помолодевшего спартанца, и притом в ней было что-то… некий холод, который исходил от ее глаз. Мотак вспомнил, с теплым чувством из прошлого, фиванскую любовницу Пармениона — бывшую шлюху, Фетиду. Вот это была женщина! Сильная, уверенная, любящая! Но, как и его возлюбленная Элея, она была мертва.
Он остановился на склоне холма, посмотрел, как работники расчищают навоз с первого выгона. Такой работе его фессалийцы не радовались, но это помогало избавиться от червей, которые могли завестись у лошадей. На выпасе лошадь могла съесть личинку червя в траве. Личинка попала бы в живот лошади и превратилась в червя, откладывающего яйца, и новые личинки вышли бы с пометом. Тогда очень скоро все выгоны будут заражены, вызвав тем самым слабое развитие или даже мор среди молодых жеребят. Мотак узнал об этом два года назад от персидского торговца лошадьми, и с той поры заставлял своих людей вычищать выгоны ежедневно.
