— Хищники, крысы, вороны, — он вывалил меру риса и пшена в воду и перемешал, — они разоряют гнезда так же быстро, как птицы откладывают яйца.
— Так значит, ты забираешь яйца и кладешь их под наседок, а потом, перед тем, как они проклюнутся, относишь обратно в гнезда?
— Ну конечно. — Он с иронией взглянул в ее юное серьезное лицо. — Что, думаешь поднаняться на работу?
Филиппа хихикнула.
— Нет, разумеется. Просто хотела знать, вот и все. А что ты кладешь на это время в гнезда? Деревянные яйца?
— Нет, вареные.
— Вареные? И фазанихи не замечают?
— Если бы они заметили, то не приняли бы их.
— А фазаньи яйца ты кладешь под куропаток, чтобы те их высиживали?
Он выпрямился во весь рост — высокий, худой человек в поношенной одежде.
— Верно.
— И ты кормишь их, присматриваешь за ними, пока не придет время отнести клетки в лес?
— В самую чащу.
— Ну да, в чащу. И еще долгое время после этого ты продолжаешь присматривать за ними.
Он неразборчиво промычал что-то, раскатывая грязными, потемневшими пальцами пшеничное месиво и делая из него небольшие шарики.
Филиппа задумалась.
— Значит, тебе приходится немало потрудиться, чтобы сэр Джеймс и его друзья могли потом охотиться на фазанов.
Гидеон приподнял черную бровь. Улыбнувшись, она провела пальцем по шее, выкатив глаза и высунув язык.
— Государственная тайна? Дело пахнет виселицей?
— Вроде того.
— Извини, — сказала она, но в голосе ее не чувствовалось ни малейшего раскаяния. — Можно, я помогу тебе кормить цыплят.
Они молча работали минут десять. Странно выглядела эта пара: высокий широкоплечий мужчина с бесстрастным и замкнутым, как закрытое ставнями окно, лицом, напоминавший римского воина во время краткого отдыха в опасном походе, и выглядевшая моложе своих пятнадцати лет девушка — крепко сложенная, ясноглазая и улыбчивая. В простом платье в цветочек она сама на фоне зеленой лужайки напоминала яркий цветок. Их знакомство продолжалось уже неделю и за это время переросло в настоящую дружбу. А в этих краях немногие могли назвать Гидеона Беста своим другом.
Потом они сидели на поваленном стволе дерева, пили крепкий чай, заваренный на костре, по-братски деля хлеб и сыр Гидеона, и наблюдали за кормящимися птенцами. На краю лужайки показалось семейство диких кроликов; пугливо оглядываясь, они принялись пощипывать траву.
— Бояки, — сказал Гидеон.
Филиппа подняла голову.
— Что?
— Трусишки. — Он кивнул в направлении зверьков. — Кролики.
Филиппа улыбнулась.
— «Бояки…» — Филиппа возвысила голос, обращаясь к кроликам. — Сар шин, бояки?
