Через минуту, сдержав рыдания, он тихо, не поднимая головы, прерывающимся голосом рассказал ей историю последних месяцев.
Она слушала его, не прерывая ни словом, ни движением, с устремленными в одну точку глазами.
Он кончил, она все молчала.
Это молчание, это равнодушие к его мольбам приводило его в отчаяние!..
Но смел ли он надеяться на скорое прощение, имел ли на него какое-либо право?
Нет, он слишком оскорбил эту любящую душу, и если возвратить когда-нибудь ее доверие, то это не будет скоро.
Он медленно поднялся с колен и так же медленно отошел от кровати.
При входе в кабинет, взгляд его упал на портрет Тамары, брошенный им на письменный стол.
Ему снова стало жаль это красивое существо, со спокойным лицом смотревшее на него с портрета.
— Что будет с ней теперь? Как помочь и успокоить ее? Это была его обязанность, его долг! На кого же могла надеяться эта несчастная женщина, как не на него. Если не из любви, то из сострадания должен был он позаботиться о ней.
Такие мысли обрывочно, бессистемно роились в его голове, слишком уставшей для правильного мышления. Казалось, она была налита свинцом и становилась все тяжелее.
Он прилег на кушетку и впал скорее в обморочное состояние, нежели сон.
Было уже двенадцать часов следующего дня, когда его разбудил Столетов.
— Что! Что случилось? — быстро спросил он, поднимаясь и сразу заметив его встревоженное лицо.
— Я от Гоголицыных, Осип Федорович, — отвечал он. — Любовь Сергеевна захворала, за мной прислали в десять часов. Поднимаясь к ним, я встретил баронессу фон Армфельдт, которую с трудом узнал под густым вуалем. Не знаю, что она там делала так рано, только я застал Любовь Сергеевну в сильной истерике, после которой она впала в каталептическое состояние. Мне ничего не хотели сказать кроме того, что у больной было сильное душевное потрясение. От них я заехал к баронессе, но меня не приняли, и я приехал к вам попросить объяснения этой загадки. Мне ужасно жаль бедную девочку, и я не могу не желать узнать настоящую причину ее болезни, как вы хорошо понимаете сами, что необходимо для правильного лечения. Вы, вероятно, знаете ее, мой друг?
«Тамара была там и открыла глаза Любе!» — быстро промелькнуло в голове Пашкова.
— Я ничего не могу сказать вам, Василий Яковлевич! — уклончиво ответил он.
Столетов взглянул на Осипа Федоровича и молчал.
— Вы были у моей жены? — спросил Пашков.
— Был. Ей гораздо лучше.
Осип Федорович с облегчением вздохнул и вместе с ним пошел в ее комнату.
