Она отступила от него.
— Ты… ты… не любил…
— Мы оба несчастные люди, связанные друг с другом капризом судьбы. Ужели, если одному из нас улыбается счастье, другой должен стать ему на дороге, хотя от этого не сделается менее несчастным? Я бы не сделал этого, Тамара, если бы ты была в моем положении.
— В каком?
— Я люблю и любим…
— Ха, ха, ха! — неудержимо захохотала она.
В этом хохоте слышались ноты непримиримой злобы.
— Послушай, Тамара, — мягко сказал он, после продолжительной паузы, с трудом сдерживая гнев, возбужденный ее смехом, — разве мы не можем остаться друзьями, когда я женюсь?
— Друзьями! Никогда! — крикнула она. — Нет, нет, я не согласна!
— В таком случае пусти меня, мы должны расстаться навсегда! — нетерпеливо сказал князь и сделал движение встать с кресла.
Она снова бросилась к нему, вцепилась ему в плечи обеими руками и взглянула на него безумными глазами.
— Ты умрешь вместе со мной, раньше чем уйдешь от меня! — прошептала она и, закрыв его рот поцелуем, сжала руками его шею.
Он с силой отбросил ее от себя, так что она упала на ковер, стукнувшись головою об стол.
— Ты помешалась!..
С этими словами он пошел к двери. Баронесса приподнялась и, схватив его за руку, поползла за ним на коленях.
— Убей меня! — рыдала она. — Застрели меня, ведь ты носишь револьвер с собой, и избавь меня от боли, которую я не могу долее выносить. Пьер… мое сердце… о!..
Она глухо вскрикнула и, схватившись за грудь, упала навзничь. Из ее горла хлынула кровь.
Князь Чичивадзе быстро выбежал вон, а Пашков, обезумевший от ужаса, бросился к баронессе. Схватив графин с водою, он вылил его ей на голову и подложил под нее подушку.
Поднять ее на кушетку у него не хватило сил: его руки и ноги так дрожали, что он принужден был сесть. Позвать кого-нибудь было невозможно — никто не должен был видеть ее в таком положении. Через минуту она пришла в себя, приподнялась и села, обводя вокруг себя блуждающим взглядом.
Смотря на нее, в его сердце ничего не осталось кроме жалости, жалости до боли, до слез.
Кто бы видел ее теперь истерзанную, с мокрыми волосами, забрызганную кровью, тот не узнал бы в этой измученной женщине блестящую петербургскую красавицу, гордую баронессу фон Армфельдт.
Лицо ее потемнело, осунулось, глаза ввалились.
Он наклонился к ней.
— Тамара, дорогая, успокойтесь, придите в себя.
Она молчала, как будто не слыша его. Он осторожно дотронулся до ее руки.
— Ответь мне хоть что-нибудь, Тамара!
