— О, да. Так замечательно, что столько прекрасных людей были против ее осуждения…
— Джой! — вдруг сорвалась с места Мевис. — Она плачет!
Из глубоких кресел не была видна машина, стоящая перед домом. Рэй с миссис Мидоус следом за Мевис подошли к окну.
— Видимо, она проснулась, — любезно заметила Френсис. — Может быть, вы ее принесете сюда?
Все вышли из дому. Джой заходилась от плача и вертелась в своей колыбельке.
— Похоже, ее что-то перепугало, — сказала Мевис, склоняясь над ребенком. — Она боится чужих.
— Но здесь никого нет, — миссис Мидоус побледнела. — Колин ушел играть в гольф, как обычно, а прислуга по воскресеньям не приходит. Кроме нас тут никого нет.
— Кто-то мог войти, — заметил Рэй, — ворота открыты.
— Мы бы слышали шаги по гравию дорожки, — запротестовала Мевис. — Ведь окно было открыто. Когда Джой заплакала, я услышала сразу.
Холмсы решили больше в дом не возвращаться, а сразу уехать. Когда машина тронется, Джой успокоится. Спасибо за чай, но нет, им пора ехать.
— Ну что же, если вы решили… — Френсис на прощание с милой улыбкой протянула руку. — Колин будет разочарован, что не застал вас.
— Спасибо, — поблагодарила Мевис, — за то, что вы нам все рассказали. Надеюсь, теперь это перестанет нас угнетать.
— Я в этом не уверен, — возразил Рэй. — Полагаю, ее делом нужно заняться заново. Все-таки она должна заговорить, хотя бы сейчас. Я собираюсь убедить ее. А если не захочет, кто-то должен заняться истинным происхождением ребенка, которого она якобы убила. Как я уже говорил жене и повторяю сейчас, наша мисс Траб не тот человек, который способен убить кого бы то ни было, а тем более маленького ребенка.
Мисс Траб сидела в зале ожидания для дам на железнодорожной станции в Уэйфорде в ожидании поезда в Лондон. Чувствовала она себя совершенно измученной форсированным маршем по окраинным улочками городка, у нее кружилась голова и было плохо. Она просто не пришла еще в себя после ужасного потрясения.
Она едва не плакала. В первый раз за восемнадцать лет побывав в Уэйфорде, заметила множество перемен. Новые большие жилые дома вознеслись там, где когда-то были пустоши, кое-где украшенные маленькими фермами. Ей припомнилось, что отец часто называл эти фермы убыточными. Бедная, известняковая, неплодородная почва поглощала любые усилия, прилагаемые когда-то получившими ее ветеранами первой мировой войны, и разбивала их сердца так же, как война разбила их тела. Фермы немногого стоили, но что с того, что их уже нет? Лишь еще одно напоминание о белом пятне в ее жизни, пятне, которое никогда не стереть.
