— Так вот когда ты стал продаваться, Вова! — заметил Николай, у которого на поддержание разговора уходили километры нервов.
— Да, я тогда тоже насторожился — к тому времени я уже окончательно допер, что Федотов не простой человек и что лучше вовремя отказаться от него и его благодати и попытаться как-то самому пробовать обустраиваться, может, параллельно работать где-то. Но на вечернее отделение, чтобы куда-то устроиться, я перейти не мог — это означало бы потерять контроль над Кирой. Мы же учились в одной группе, и теперь я ее еще не только днем, а еще и по вечерам бы тоже не видел. А Кира для меня — все, не тебе говорить. Я не знал, что делать. Помощи больше ждать было неоткуда — матери хватало заработка лишь на себя да прокорм Толика, он еще в школу ходил. А Кира, ты это знаешь — та, вообще, была сирота. Да если бы у нее даже и были бы богатые родители — разве я б осмелился что-то тянуть с нее?
— Ты мог бы написать мне, я бы помог.
Что-то дрогнуло в лице Володи, когда он ответил:
— Ты мне и так дал прилично, когда я поехал поступать, и к тому времени я еще не отдал тебе старый долг. Да и помог бы ты мне еще разок, ну потом другой, но разве стал бы тянуть меня и мою семью постоянно? Нет, это был не выход. Я попал в замкнутый круг, и это угнетало меня.
Но однажды, когда я брал у Федотова деньги в очередной раз, я прямо спросил его, почему он печется обо мне, что ему от меня надо? Тот сказал, что, возможно, никогда и ничего ему от меня не понадобится, но, может, когда-то потребуется что-то такое, за что цена будет стоимостью в человеческую душу. При этом он улыбнулся, вроде как пошутил, но по его глазам я понял, что он говорит очень даже серьезно. И тогда я ответил, что готов сделать все что угодно, но в пределах закона. Федотов снова улыбнулся, но теперь явно с сарказмом и сказал, что он не какой-то там злодей, чтобы за мою несговорчивость гнать меня взашей из квартиры и требовать возврата долгов, но придет день, когда я сам приду к нему и предложу свою душу.
Эти слова его я запомнил накрепко и теперь жил в напряженном ожидании чего-то страшного. Но что я мог поделать? Конечно, в неопределенном будущем я думал с ним рассчитаться и регулярно записывал все свои долги. Но пока продолжал, скрепя сердце, пользоваться его помощью и с великой надеждой смотрел на свет в конце туннеля — на тот день, когда мы с Кирой окончим институт, уедем из Ленинграда, подальше от Федотова, и сможем начать жить самостоятельно.
