За февраль месяц. После основных правил высшей словесности читаны и изъяснены были четыре плана четырех похвальных слов из Бурдалу и Массильона [Бурдалу (1632–1704) и Массильон (1663–1742) – французские проповедники.] и прочитана с замечанием также плана речь Цицерона за Архия стихотворца.
За март месяц. О слоге вообще, о слоге простом или естественном – и о слоге среднем или умеренном и цветном, о принадлежностях и отличиях их, – занимались сочинениями больших речей.
За апрель месяц. О слоге высоком с изъяснением, что называется вообще высоким и с разделением его на высокое понятий, на высокое изображений и на высокое чувствований.
Старший Профессор Парфений Никольской.
«Гоголевский сборник», 1902 г., стр. 374–376.
Из воспоминаний А. П. Стороженко
[Алексей Петр. Стороженко (1805–1874) – украинский беллетрист (писал и по-русски). «Воспоминание» его приблизительно датируется 1827 годом (упоминание о персидской войне и определение возраста Гоголя – «лет 18-ти»). В том же «Воспоминании» Стороженко передает эпизод, как Гоголь своими рассказами сначала вывел из себя, а потом очаровал украинскую крестьянку.]
…Для ночлега мне отвели комнату в доме, а Гоголь, приехавший днем прежде, расположился во флигеле. На другой день, часу в восьмом, отец мой приказал запрягать лошадей. Я пошел во флигель, чтоб попрощаться с Гоголем, но мне сказали, что он в саду. Я скоро его нашел: он сидел на дерновой скамье и, как мне издалека показалось, что-то рисовал, по временам подымая голову кверху, и так был углублен в свое занятие, что не заметил моего приближения.
– Здравствуйте! – сказал я, ударив его по плечу. – Что вы делаете?
– Здравствуйте, – с замешательством произнес Гоголь, поспешно спрятав карандаш и бумагу в карман. – Я… писал.
– Полноте отговариваться! я видел издалека, что вы рисовали. Сделайте одолжение, покажите; я ведь тоже рисую.
– Уверяю вас, я не рисовал, а писал.
– Что вы писали?
– Вздор, пустяки, так, от нечего делать, писал – стишки.
Гоголь потупился и покраснел.
– Стишки! прочтите: послушаю.
– Еще не кончил, только начал.
– Нужды нет, прочтите, что написали.
Настойчивость моя пересилила застенчивость Гоголя; он нехотя вынул из кармана небольшую тетрадку, привел ее в порядок и начал читать.
Я сел возле него, с намерением слушать, но оглянулся и увидел почти над головой огромные сливы, прозрачные, как янтарь, висевшие на верхушке дерева. Я забыл о стихах: все мое внимание поглотили сливы. Пока я придумывал средство, как до них добраться, Гоголь окончил чтение и вопросительно смотрел на меня.
