Парвиз вошел во дворец. Некоторые комнаты сохранились, на стенах угадывались фрески, изображающие извивающихся в сладострастных танцах девушек. Он осматривал территорию, забыв об осадивших Аламут врагах, о спрятанной в Трапезунде казне, об усталости и голоде, вообще обо всем. В какой-то миг Парвизу показалось, что он находится в раю, а из глубины дворца сейчас выйдут прекрасные гурии. Он даже услышал их тихие шаги. Но глаза смыкались, он повалился на груду каких-то шкур и заснул мертвым тяжелым сном без сновидений.
* * *
Даи аль кирбаль Мухаммад ибн Иса аль Халифа, широко расставив ноги и заложив руки за спину, стоял на крепостной стене и, спрятавшись за зубец, рассматривал то, что происходит внизу. То, что там происходило, не радовало сердце коменданта. Он обошел весь периметр крепости и видел нескончаемую ленту ощетинившихся копьями солдат, видел катапульты, установленные в боевых позициях прямо на дороге, видел готовых к бою лучников и арбалетчиков, ждущих команды, чтобы засыпать Аламут тысячами стрел… К сожалению, многочисленные ловушки не сработали: за ними давно не было надлежащего ухода – падающие камни намертво вросли в склоны, решетки сгнили и перекосились… А может, некоторые и сработали, но они не были рассчитаны на то, чтобы остановить целую армию…
Как бы то ни было, площадка перед воротами была заполнена готовыми к штурму монголами, которые уже подкатывали к воротам стенобойную машину. Защитники крепости пускали в них редкие и бесполезные стрелы – машина имела специальные щиты, защищающие стенобойцев…
Комендант Мухаммад вздохнул. Голубиной почтой он регулярно получал сообщения от своих осведомителей на равнине и знал, что крепость осаждена огромным войском. Знал, что на помощь никто не придет. Но знал, что кто-то сжег огромную катапульту, которая могла метать валуны прямо снизу. А также разгромил штаб, убил множество воинов, в том числе и крупного военачальника… Наверняка это сделал кто-то из вернувшихся с задания ассасинов. Но кроме группы Омида, возвращаться было некому…
– Кирбаль Мухаммад! Кирбаль Мухаммад! – послышались крики с лестницы, и на стену взбежал возбужденный Бабай с двумя стрелами в руках. «Монгольские», – определил комендант. К стрелам были прикреплены листы бумаги. Один оказался чистым, но в пятнах крови. Второй – исписан каллиграфическим почерком профессионального писца. К его удивлению, это оказалось письмо, причем адресованное ему. Оно было коротким:
