Помню, как-то спросил меня Иван Алексеевич.
— Какие поэты вам нравятся?
Я назвал имена поэтов, которые печатались в «Ниве», «Живописном обозрении» и «Севере».
— Но всех лучше, мне думается, Аполлон Коринфский, — сказал я.
— Да, вы правы.
Аполлон Коринфский считался в то время «королем поэтов».
— Я знаю его, — сказал Иван Алексеевич, — с 1889 года, когда ему еще было около 20 лет, когда он пришел ко мне познакомиться. Я тогда печатался в «Родине» и других журналах. Он волжанин, уроженец Симбирской губернии, у его отца там было небольшое именьице…
Белоусов рассказал, что Коринфский учился в Симбирской гимназии вместе с Владимиром Ильичей Лениным. После смерти отца он бросил гимназию и стал заниматься литературой. Вскоре женился, но неудачно, жена подбила его сделаться антрепренером. Это дело разорило его совсем. Он продал свое имение, которое пошло за долги.
В Москве Коринфский устроился в меблированных комнатах в Брюсовском переулке и стал сотрудничать в московских изданиях. Первое время он очень нуждался. Зимой его комната совсем не отапливалась, ему не хватало средств.
— Неудачник какой-то, — сказал Белоусов. — Пробившись года два в Москве, он уехал в Петербург. Потом мне хорошо запомнилась встреча с ним на похоронах Мамина-Сибиряка 4 ноября 1912 года: он прочитал над гробом писателя длинное стихотворение. Я помню из него только начальные строки:
С далеких гор угрюмого Урала,
Из глубины сибирских деревень
Он к нам пришел как рыцарь без забрала.
Избытком сил вся кровь его играла,
В груди его лежал талант-кремень…
И последние две выразительные строчки:
В грядущих поколеньях
Ты будешь жить, уральский самоцвет!
— А с Телешовым-то удалось познакомиться? — как-то неожиданно спросил Иван Алексеевич.
— Да, познакомился. Он еще книжечку подарил мне на память «Елка Митрича». Я порядочно книг купил у него в ларьке, между прочим Белинского в четырех томах. Николай Дмитриевич очень хвалил и советовал почаще читать его произведения.
— Это, по-моему, правильно, — заметил Белоусов, — я тоже люблю читать критиков, их отзывы о книгах. Да, кроме того, у меня есть замечательный друг — профессор Грузинский. Он много помог мне в понимании литературы.
И Иван Алексеевич увлекательно стал говорить о своем друге, Алексее Евгеньевиче Грузинском, который работал над архивом Л. Н. Толстого в Румянцевском музее.
— Он привозил иногда что-нибудь интересное, никому не известные варианты и главы из «Войны и мира», читал их, и это производило на слушателей сильное впечатление. Это был человек с прекрасным и чистым сердцем, желавшим всем только добра. Все окружающие любили и ценили его за душевную чистоту.
