В обед в небольшом ресторане он свел знакомство с начинающей барышней и провел в ее обществе остаток первого и все оставшиеся дни своих каникул...
Обратная дорога в Москву далась Антону тяжело.
Поезд шел через Киев. Антон был у окна, когда переезжали Днепр. На какие-то мгновенья показалось ему, что видит он не настоящий город, а неряшливо сделанную старую выцветшую фотографию, которую кто-то ловкий и хитрый вставил между стеклами. Днепр цвел зеленью застоявшейся воды, небо вылинявшим полотном устало тянулось над Лаврой.
Cтоя у вагонного окна, с тяжкой тоской почувствовал он вдруг, что предстоящая ему разлука с городом будет много дольше прежней. И где-то на заднем плане сознания прошла едва заметная мысль, что больше Киева ему не видеть вовсе.
Я пришел один, полагая одиночество состоянием победителя. Это была лишь одна из ошибок, совершенных мной. Я не звал с собой никого и теперь раскаиваюсь в этом; моя спина беззащитна, даже когда я сплю лицом к небу. Здешние жители носят кольчугу, а мне нужен друг. Впрочем, нуждаюсь я во многом, и в очереди моих нужд стоят удача за решимостью, а умение спокойно и честно смотреть в глаза собеседнику - за умением уверенно лгать, не отводя взгляда. Но вне всех очередей, хоть в этом я не готов еще признаться, стала нужда моя в Боге.
Возможно, я рад был бы видеть Его и друга в одном лице.
- Уже вернулись? - встретил их в роте удивленный старшина. - Вроде и садились недавно.
- Кому недавно, товарищ прапорщик, - криво улыбнулся Царенко, - а нам так даже надоесть успело.
- Вижу, совсем зеленые. Как картошка на свету. Кстати, о картошке, - он повернулся к Антону, - твой взвод сегодня овощи чистит, - так что давай на кухню, командуй.
- Может, лучше я часа три на губе досижу?
- А говорите, надоело. Не бойся, скучно там не будет. К тебе во взвод артистов зачислили. На месяц.
- Каких артистов? - не понял Антон.
- Присягу принимать. Из окружного ансамбля.
Новых людей Антону удалось разглядеть только на следующий день. Были они старше его, и смотрели с настороженным недоверием. Впрочем, не все.
Один из них откликнулся на какую-то реплику Антона с готовностью, и через минуту казалось Антону, что знакомы они с детства.
- Мне двадцать шесть, сержант, а Курочкину - двадцать семь. Его забрали за день до дня рождения. Подсуетились. После двадцати семи взять уже не могли. У него семинар в консерватории по классу виолончели и на конец декабря - гастроли по Европе. Ему каждый день с инструментом работать надо. Ты не видел, как он на вашу гитару две струны натянул и пытался пальцы разминать?..
