— Ты говоришь так, как будто сам никого не любил.
— Вздор. Я любил десятки раз.
— Будь это правдой, ты знал бы, какой чудесной может быть… такая вот возня. Долго ли ехать до Машрапура?
— Два дня. Но продажа рабов всегда устраивается в день Миссаэля или Маниэна, так что время у нас есть. Расскажи мне о ней.
— Нет.
— Как? Ты не хочешь говорить о своей жене?
— Не с чужим человеком. Ты когда-нибудь был женат?
— Нет — и не стремился к этому. Погляди вокруг, Друсс. Вон сколько цветов на том холме — к чему же ограничиваться одним цветком, одним ароматом? Была у меня как-то лошадь, Шадира, — чудесное животное, быстрое, как северный ветер. Она с запасом перескакивала через изгородь из четырех брусьев. Когда отец подарил ее мне, мне было десять, а Шадире пятнадцать. И когда мне сровнялось двадцать, Шадира стала бегать уже не так быстро, а прыгать и вовсе не могла. Поэтому я купил себе другую лошадь. Понимаешь, о чем я?
— Нет, не понимаю, — буркнул Друсс. — Женщина — это не лошадь.
— Верно. На лошади, как правило, ездят дольше.
— Не знаю, что ты называешь любовью, да и знать не хочу.
Они ехали все дальше на юг, и холмы стали более отлогими, а горы отступили вдаль. Впереди по дороге брел старик в выцветших синих одеждах, тяжело опираясь на длинный посох. Приблизившись, Зибен увидел, что старик слеп.
— Не можем ли мы чем-нибудь помочь тебе, дедушка? — спросил поэт.
— Помощь мне не нужна, — неожиданно сильным, звучным голосом ответил тот. — Я иду в Дренан.
— Тебе предстоит долгий путь.
— Я не тороплюсь. Но если вы согласны поделиться со мной обедом, я охотно приму приглашение.
— Почему бы и нет? Тут немного правее течет ручей — мы будем ждать тебя там. — Зибен свернул на траву и легко соскочил с седла. Друсс, подъехав к нему, тоже спешился.
— Зачем ты позвал его?
Зибен оглянулся — старик брел к ним, но еще не мог их слышать.
— Он пророк, Друсс. Ясновидящий. Разве ты никогда не слышал о таких?
— Нет.
— Это служители Истока — они лишают себя зрения, чтобы усилить свой пророческий дар. Они способны на многое — ради этого стоит потратить немного овсянки.
Поэт развел костер, подвесил над ним медный котелок с водой, насыпал овса и посолил. Старик сел у огня, поджав ноги. Друсс, сняв с себя шлем и колет, растянулся на солнцепеке. Сварив похлебку, Зибен налил миску и подал старику.
— Нет ли у вас сахара? — спросил тот.
— Нет. Есть немного меду — сейчас достану.
Поев, старик спустился к ручью, вымыл миску и отдал Зибену.
