Зарево, отголоски взрывов видели и слышали всю ночь жители деревень и сёл на расстоянии примерно двадцати километров вокруг Торжка. Многие не спали, с тревогой выходили за ворота, всматривались в жуткие отсветы. Ребятишки забирались на деревья, на крыши домов, чтобы увидеть, что страшное происходило там, далеко, на горизонте, а страшным было то, что город горел.
Сержант Басов уже не мог знать о злодеяниях, которые сотворили враги в Торжке. Он был далеко от родных мест. К вечеру Николай благополучно добрался в расположение своей части. Миномётный взвод, где он служил, готовился назавтра к бою.
9
Хмурое безрадостное утро светлело над горизонтом, наступал новый день — 14 октября. Город заволакивал едкий дым пожаров. Вереницы горожан текли в окрестные леса и деревни — кто-то к родственникам, кто-то к знакомым, кто-то шёл просто в надежде перетерпеть безжалостный огонь войны подальше от ночного ада.
Люди в спешке оставляли всё нажитое, брали с собой лишь узелки с едой, да вели за руки детей. За трое суток город покинули почти двадцать тысяч жителей. Хорошо, что кто-то из них уходил от бомбёжек в безопасном направлении — по Карельскому тракту в сторону Калашникова и Лихославля. Но таких было немного. Не зная точно, где линия фронта, большинство держало путь именно в сторону фронта.
Мимо дома историка Усова, а жил он на улице Конной, проплывали печальные лица временных беженцев.
Александр Александрович встал из-за стола, за которым писал, взглянул в окошко.
— Куда народу спрятаться! — вздохнул он. — В лес забежать — только и осталось. Да и там не особо спрячешься, кругом всё голо, везде холодно. Эх, беда, беда!
Вдали виднелась знаменитая торговая площадь. Там до войны продавали коней, упряжь, утварь и всё другое, что связано с лошадьми. Сюда ехали из ближних мест и издалека, конный базар в Торжке славился издавна. Теперь он был изрыт воронками от авиационных бомб.
На голос Усова из комнаты вышла жена Фаина Фёдоровна. Плечи её укрывала тёплая шаль, в пальцах она держала папиросу, от которой вился дымок.
— Ты что-то сказал? — спросила Фаина Фёдоровна.
Она посмотрела на листки, исписанные ровным почерком.
— Сказал я, сказал, — отозвался Александр Александрович. — Жалко земляков, вон, бегут, кто куда.
— Тебе, смотрю, и бомбёжки нипочём, — кивнула жена на рукопись. — Всё пишешь, да пишешь. Может, оно никому и не надо? Людей убивают, война идёт, кто будет читать твою далёкую-далёкую историю?
