С замиранием сердца Николай постучал, дверь оказалась не закрытой. Пройдя в сени, он вступил в горницу, и увидел осунувшееся лицо матери с тёмными кругами под глазами.
— Батюшки-светы! — всплеснула она руками. — Николка, родной мой сынок! Откуда ты взялся?
— Здравствуй, мама, — растерянно проронил он.
Улыбнулся, как бы извиняясь:
— Я вот на побывку, без предупреждения, отпустили на целые сутки. Так получилось.
Марья Васильевна подбежала, обняла сына, припала к его плечу и заплакала. На шум из комнаты выскочила младшая сестрёнка Лида, повисла на руке у Николая, тоже заплакала. Опираясь на клюку, из боковой комнатушки вышла вся седая баба Поля.
— Ладно, ладно, будет вам, слёзы лить — чуть грубовато успокаивал Николай, а сам едва сдержался, чтобы не разреветься.
— Это мы от радости всплакнули, — нежно улыбнулась Марья Васильевна.
— Давай, Николка, проходи, садись за стол, — засуетилась она. — Лидочка, помогай мне. Сейчас мы тебя, дорогой ты наш солдатик, накормим, поди-ка проголодался в дороге. Полина Александровна, садись с нами гостевать.
— Спасибо, мама, и я вот вам гостинцы приберёг, — Николай развязал вещмешок и стал выкладывать содержимое.
— Слава Богу, за наказание, — вздохнула Марья Васильевна, когда сели за стол.
— Какое такое наказание? — удивился Николай.
— Вчера я поскользнулась, подвернула ногу, вон как распухла, — она показала перевязанную тряпицей ступню. — Потому на ров утром не пошла, отпросилась. А так бы ты меня и не застал, рано ухожу, Лидочку с собой беру или отправляю вместе с бабушкой к соседям, мало ли чего.
Николай с трудом понимал, о чём говорила мать.
— А что за ров? На какой ров надо ходить? — спросил он.
— Ах, да ты ж не знаешь, — спохватилась Марья Васильевна. — Против танков, почитай уже месяц, роем всем городом ров — женщины, старики, да дети. Я и Лидочку с собой брала, а как фашисты стали летать, испугалась, думаю, нет, как бы беды не вышло. Всё вручную — и копали, и землю выносили, кто вёдрами, кто на верёвках, кто на носилках. Глубокий такой ров получился, метров пять, да и широкий — метров шести будет. Вот так, сынок! Глина, жижа — мы все сырые в конце дня. А что поделаешь? у нас бригадир, старичок, всё нас подбадривал: «Бабоньки, детки, давайте, родненькие, ройте скорей, чтобы танки этих гадов не прошли. Этим фашистам — фиг большой, а не Торжок!».
— И я хотела пойти копать, — вставила баба Поля. — Да Маша заупрямилась, не пустила, не взяла с собой.
