Для удобства русского интеллигента придуманы специальные люди – сахаровы. По библейски – козлы. Люди эти, числом не выше десятка на всю республику, жизнь кладут под состав суровой отечественной действительности, ляпают прилюдно абсурдные истины, впоследствии оказывающиеся истинами в духе реализма; обед каждый день им не положен; а жена, если сыщется таковая, с детства тренируется в тюремных очередях толкаться. «Порядочным людям» остается всего лишь переживать за козлов-сахаровых, под водочку сокрушаться из-за всего, что у нас происходит, питая сим сокрушением неусыпную совесть. Но завтра на работу, как штык, хоть в школу, хоть в кагэбэ.
Удивительно другое: при такой схеме, когда таланты отстреливались, а выживали бездарные негодяи, к современным условиям конкуренции большинство членов союзов не смогли приспособиться. Членство в союзе стало для них мышеловкой, в девяностые годы начисто лишенной приманки. Однажды заполучив членский билет, писатель уже не рыпался, он же писатель, признанный талант, и делать ему более ничего не надо. Только особо честолюбивые и амбициозные прорывались из трясины союзов и выходили в теплые воды денежного и публикативного планктона.
Вступил я в этот союз палачей и надсмотрщиков, неуспешников и алкашей, всю эту вязь до ниточки понимая, не возражая и не противясь. Злому. Не потому, что хотел престижа, которого в писательском союзе лет двести как нету, или денег (эти пропали лет двадцать назад). Они позвали, я и пошел. Может быть просто так, по глупости и бесхарактерности, может, потому, что у нас в регионе мой отрезавший себе хуй дед писательский союз основывал. На свою шею. Для этого специально приглашались кадры с Дальнего Востока, местных не доставало. Классика-крестного еще не планировалось, а были-то всего: дед – школьный учитель с парой стихотворных книжиц, да два сибирских редактора. «Ленин, я тебя имел; Сталин, дам по роже, жаль, Никитка не у дел, поимели б тоже». «Девяносто процентов стишков про Ленина. Девять про Сталина. Лишь в одном процентике стоит поковыряться, авось чего и найдешь.» – Петрович анализирует творчество моего дедка, своего учителя. – «Да и не найдешь. Вряд ли. Выкидывать все надо, стирать, сжигать. Аутодафе – слышал такое слово?» – классик любил поразить иностранным словечком. «Что же тогда получается, никого у нас в области и не было из писателей? Кто-то же ведь был настоящий?» «А ты покумекай, сынок» – игриво поглядывает на меня крестный, жонглируя кубиком после инсульта. Беспомощны ножонки в пижаме, но жизненный азарт и лукавое обаяние не ушли. И Петрович этим вовсю пользуется. «Ну, ну, допер, наконец?».
