Больше в Манхатане Ричарда Бэтнуара не видели.
1910 год VIII глава.
Как же все это было давно! 10 лет назад я написал последние строчки своих записок и с тех пор я не открывал эту тетрадь. Даже спрятал ее подальше, чтобы она не попадалась мне на глаза, не бередила старую рану. Слишком тяжело, слишком больно мне вспоминать прошлое… Но теперь, видимо, придется. Я должен снова восстановить все в памяти, чтобы разобраться в том, что происходит теперь.
Идея зафиксировать на бумаге загадочные события того лета появилась в один из долгих скучных вечеров в Биллингтоне. Мне не хотелось злоупотреблять гостеприимством Генри, кроме того, нужно было начинать уже серьезно работать, и я устроился в Биллингтонскую больницу. Днем забот хватало, я принимал довольно много больных, зато вечерами я слонялся по городу, совершенно не зная, как убить время. Отец Рашворт умер от сердечного приступа месяц спустя после нашей встречи. Новые знакомства мне было сложно заводить, да и не хотелось. На выходные, если у меня не было дежурства, я обычно приезжал в Манхатан.
Однажды, холодным сентябрьским вечером, мы сидели вдвоем с Генри и обсуждали новое лекарство от пневмонии. На улице дул сильный ветер, моросил дождь, а в комнате было тепло и уютно. Но, несмотря на это, мною постепенно овладевало какое-то беспокойство. Я отвечал Генри невпопад, недоумевая, что со мной такое происходит.
Вдруг мне послышалось, как кто-то издалека позвал меня по имени.
– Генри, ты слышал? – воскликнул я.
– Что? Ничего я не слышал…
Тут мне снова почудилось: «Роберт!» Я вскочил. Мне показалось, что это был голос Мириам. Я схватил в прихожей плащ, выбежал на улицу и помчался вниз к саду. Через три дома при слабом свете из окон я увидел темный силуэт женщины. И я узнал ее! Я обрадовался и одновременно испугался чего-то…
Я подбежал, взял ее руки в свои.
– Мириам! Что случилось?
Она взглянула на меня полными слез глазами и только покачала головой. Она вся дрожала от холода и едва держалась на ногах. Я закутал ее в свой плащ и, бережно поддерживая, повел к нам домой.
Генри с Лори ждали нас у крыльца. Мы усадили Мириам поближе к камину, Генри дал ей немного виски, а Лори принесла горячий чай и укрыла ноги пледом. Они и не подозревали, кто это. Я, в свою очередь, не знал, нужно ли открыть им ее имя. Ни я, ни Генри не хотели беспокоить ее вопросами, чтобы дать ей возможность придти в себя.
Мириам сидела в кресле и, как ребенок, обеими руками держала чашку. Все время, пока пила чай, она отрешенно смотрела на огонь… Оказывается, я уже позабыл, а вернее, и не представлял, насколько она красивая. И даже в этот момент, растерянная и печальная, Мириам была немыслимо, невероятно красива… Она сидела в нашей гостиной, как какое-то диво. Я не мог в это поверить. Мне казалось, что от нее исходит серебристый свет, как тогда в лесу. Я смотрел на нее, и моя душа, как свеча, тихо плавилась от восторга и отчаяния.
