Но не пищей единой жив человек, хотя это тоже немаловажно. Я решил поговорить с папой по душам. Узнать его поближе, понять, что он за человек. Но вместо того чтобы поболтать часок-другой за стаканчиком кока-колы (как мы нередко делали с моим родным папой), он достал из кладовки моющий пылесос и принялся пылесосить. Пропылесосив в нашей квартире всё, включая диваны с портьерами, он стал мыть полы, потом протирать пыль влажной тряпочкой, драить окна, скрести ванну и раковину, начищать кафель и газовую плиту, перемывать посуду (включая ту, что была уже вымыта), снимать паутину с люстр, протирать книги в маминой библиотеке и так далее, и тому подобное. Когда он взялся за мой ноутбук, собираясь помыть его с мылом, я не выдержал.
– Папа! – крикнул я, выхватывая из его работящих рук мой компьютер. – Ты можешь хоть на минутку остановиться?
– Сейчас, сейчас, – виновато улыбнулся он. – Вот только бельишко постираю.
Бельишко?! Мне стало скучно, просто смертельно. Какая-то чёрная тоска вдруг сковала моё бедное сердце. Я смотрел, как мой новый папа, вооружившись отбеливателем, стирает вручную мамины наволочки, и чуть не плакал. Я что, опять промахнулся? С ним же, кроме каши, ничего не сваришь! С ним же, кроме жареной курицы, ни о чём не поговоришь! Я сделал ещё одну попытку установить с Хозяйкиным эмоциональный контакт.
– Папа, расскажи мне о своём детстве.
– О детстве? – встрепенулся он, и во мне зажглась искорка надежды.
– Ну да. В какие игры ты, например, любил играть, когда был в моём возрасте?
– В дочки-матери. – Он отложил наволочку на краешек таза и на минутку задумался. Мечтательная дымка заволокла его глаза, а по лицу блуждала рассеянная улыбка.
– Понятно. – Я сник. Играть с ним в дочки-матери у меня не было никакого желания.
Но я решил дать папе ещё один шанс. Последний.
– Я пойду во двор, погуляю.
– Надень шапочку! – сразу оживился Хозяйкин. Кажется, он только и ждал, как бы выпроводить меня из собственного дома. Чтобы никто ему прибираться не мешал.
Папа застегнул меня до самого подбородка на все пуговицы и вытер мне нос.
– Будь умницей. – Он снова поцеловал меня в лоб и крепко прижал к себе, словно провожая на войну.
– Непременно, – заверил я. Посмотрим, что произойдёт после ужина. Всё-таки я ещё питал надежды на его счёт.
Когда я вернулся с прогулки (два часа я только и делал, что сидел под дождём, на качелях, в полном одиночестве) промокший до нитки и уставший, как боевой слон, на кухне меня ждало жаркое из баранины с картофелем по-французски. Есть я совершенно не хотел, поэтому, сказавшись больным, сразу прошёл к себе в комнату.
