Однако Бергсон неправ в том отношении, что источником жизненного порыва Бергсон считает, сверхсознание, Бога, понимаемого как непрекращающаяся жизнь, действие, свобода.
Он, как и большинство мыслителей до него, ищет причину жизни, действия, свободы вовне – в Боге, сверхсознании. По-видимому, такой подход вытекает из неявного признания Бергсоном факта сотворения мира, тогда как все сущее никогда и никем не было сотворено и не появлялось ни из какой бездны, а существовало всегда, как и сознание, в своих бесчисленных изменениях и сочетаниях. Души, сознания были всегда, и всегда в них была свобода как неудовлетворенность сознания собой, без чего развитие души, сознания не было бы возможно. Христос иносказательно говорил, что Царство Божие находится не где-то, в внутри нас.
Бергсон совершенно правильно отмечает природу времени как творчество новых форм, но напрасно приписывает времени сознание: «Длительность предполагает, следовательно, сознание, и уже в силу того, что мы приписываем вещам длящееся время, мы вкладываем в глубину их некоторую дозу сознания».
На самом деле время есть условие для проявления сознания, так как без времени нет событий, нет опоры ни для изменения вещей, ни для меняющихся, развивающихся среди вещей и отношений сознаний. Все остальное по отношению к времени для сознания второстепенно.
Бергсон прав и в том отношении, что жизнь не надо постигать, но неправ в том, что слияние с жизнью производится на основе инстинкта и интуиции.
Человек способен действовать осознанно в жизни. И это главное. При таком отношении к жизни человек относительно свободен в своих действиях. Поэтому ему неинтересно довольствоваться старым и он движется куда-то, необязательно вперед, необязательно совершая открытия и постигая тайны жизни, но обязательно осознанно меняя мир и себя вместе с ним, точнее, свое сознание что, собственно и требуется для развития души, для которой человек лишь средство, кажущееся самостоятельным, но управляемое сознанием, которое не что иное как внешнее проявление души.
Бергсон не дал определения свободы, но отметил ее существенные признаки, в частности, стремление сознания к новым решениям. Однако он привязал свободу более к инстинктам и интуиции, нежели к сознанию в целом. Он также сблизил дух и материю, признав дух творчеством через свободу, а материю материалом для этого творчества. Однако он не смог угадать предназначение сознания, указав причину сознания в Боге, то есть вовне. [29]
