Глеб Евгеньевич несомненно тоже был одаренным человеком. Он пел, играл на скрипке, выступал как дирижер, увлекался аэростатом и фехтованием. Ко всему прочему, у него были, как говорят, «золотые руки» слесаря, портного и токаря.
Начав службу в царской армии вольноопределяющимся, он скоро закончил Киевское военное училище. Но больше трех лет прослужить в армии не смог. Из-за рутины, из-за бессмысленной муштры, из-за бесчеловечного отношения к солдатам.
Уйдя из армии, Котельников поступил на службу в акцизное ведомство, которое занималось сбором налогов со спиртных напитков, табака и прочего. В нем он прослужил около десяти лет, сделав за это время около 20 технических предложений, то есть примерно то, что мы сейчас называем рационализаторскими предложениями.
В 1910 году Котельников переехал в Петербург и был принят в труппу Народного дома, где выступал под фамилией Глебов-Котельников и имел успех у публики.
Как видите, биография довольно пестрая. И все-таки в этой череде лет, смен занятий, городов, обстановки он нашел единственно верное дело своей жизни — парашют.
* * *
На палубе теплохода, полулежа в плетеной качалке, я отдыхал, направляясь в санаторий.
Казалось, впервые так близко, так реально я вижу море, его прозрачно-синеватую глубину, далекие горизонты.
Полет и прыжок над водою никогда не вызывали у меня подобных ощущений.
— Природа хороша! — словно читая мои мысли, произнес старик, расположившийся со мной рядом.
Я взглянул на него с явным недружелюбием. Хотелось одиночества, тишины.
— Я плохо различаю, что там, на горизонте, справа по борту. Разведчик или бомбовоз, — не дожидаясь ответа, продолжал мой сосед.
Профессиональный инстинкт заговорил во мне. Я взглянул на горизонт. Морской гидросамолет разведывательного типа шел на небольшой высоте над изумительно спокойной штилевой гладью моря.
— Разведчик, — ответил я, обернувшись к высокому, еще бодрому старику. Глубокая седина прошила его виски, клинообразную бородку, которая удлиняла его строгое лицо. Из-под обесцвеченных проседью бровей смотрели удивительно ясные, добрые глаза. Мне стало неловко за мою непочтительность.
— Видимо, вы работали в авиации? — наудачу спросил я.
Старик выпрямился, задумался, словно подыскивал точный ответ на мой вопрос.
— Да, я работал на авиацию, но не летал. Это не одно и то же… Впрочем, теперь эти понятия совершенно неотделимы друг от друга. Я слежу за нашей авиацией и отлично понимаю, что нельзя летать, не работая над совершенствованием полета, его техники…
